– Я не в розыске! Дело закрыто!
– Ну и радуйся. И имей в виду: я пошел у тебя на поводу только потому, что у меня у самого есть кое-какие дела в столице…
Влад лукавил. Он пошел у нее на поводу потому, что дал ей смутить себя и даже напугать. Ему казалось, что она не говорит всей правды, и это беспокоило его все больше и больше.
Он настоял, чтобы они остановились в разных номерах. Время встречи осталось неизменным – каждые три дня в двенадцать ноль-ноль. Местом встречи назначен был бар на первом этаже.
Нормировав таким образом свою жизнь, Влад по очереди проведал литагента, издателя и кинопродюсера. Книга о Гран-Грэме расходилась влет, фильм был запущен и находился на предсъемочной стадии, не за горами была компьютерная игра; Влад провел несколько дней в приятных, хотя и довольно нервных беседах. Ему показывали фотографии претендентов на главные роли; сценарист долго и нудно объяснял разницу между литературным текстом и драматургическим произведением. Владу всегда казалось, что он вполне эту разницу понимает, однако оказалось, что сценарист видит ее как-то по-своему, и они даже слегка сцепились – по поводу первых сцен; в разгар спора Влад поймал себя на том, что все дальше отъезжает от стола вместе с креслом на колесиках, отъезжает по мере того, как приближается к нему разгоряченный сценарист, и что свидетели разговора недоуменно наблюдают за этим перемещением. Влад аккуратно свернул разговор, извинился и быстро ушел, сославшись на плохое самочувствие. И, спускаясь по лестнице (делить лифт даже со случайными попутчиками не хотелось), мрачно подумал, что такой вот темпераментный спор стоит двух недель, проведенных бок о бок в купе поезда, но в молчании…
Придется впредь общаться со сценаристом письменно.
Два или три раза его узнавали на улицах – дети и подростки; он улыбался, здоровался в ответ и удивлялся собственному равнодушию. Ни радости, ни неловкости, ни гордости – будто так и надо, будто так и было всегда…
В день «икс» он специально не запланировал себе никаких дел. Поздно встал, вкусно позавтракал, немного поработал; он не видел Анжелу уже три дня, и уже в одиннадцать часов им стало овладевать привычное нетерпение.
В половине двенадцатого с дверь легонько стукнули. Влад возмутился такому нарушению ритуала – однако это была не Анжела. Это была горничная, принесшая записку: «Извини, сегодня в двенадцать не могу. Давай в восемь вечера».
Влад очень холодно поблагодарил горничную. Вернулся в номер и сел работать, но работа не шла. Тогда он оделся, вышел из гостиницы и пошел куда глаза глядят; начиналась депрессия – то ли из-за того, что напрягались, сдавливая грудь, опутавшие его узы, то ли просто из-за нового осознания своей унизительной привязанности к женщине бессовестной, недостойной, чужой.
Ведь ей самой же хуже! Зачем она откладывает встречу, которой сама ждет – не дождется? Уважительная причина? Это просто смешно… Скорее всего, она оттягивает потому, что порох надо держать сухим, а крокодила – мокрым… Узы не должны провисать – узы должны напрягаться…
Но ведь сама она придумала встречаться по расписанию! Или она забыла, что такое натянувшиеся, захлестнувшие горло узы? Вспомнит…
Влада слегка мутило. Он зашел в какой-то кинотеатр, сел в заднем раду, неожиданно для себя увлекся происходящим на экране; убил таким образом два часа, подавил малодушное желание вернуться в гостиницу – а вдруг Анжела раскается и придет к нему в номер, или хотя бы встретится в коридоре…
Он купил билет на экскурсию по реке и три часа стоял на палубе, продуваемый весенним ветром. Его небольшой опыт борьбы с узами подсказывал, что свежий воздух на ранней стадии «голодания» – немного помогает.
Когда он, пошатываясь, в жидкой толпе прочих экскурсантов высадился на берег, было уже почти темно. Обратно Влад собрался на метро – но, проехав всего одну станцию, вывалился из вагона под участливыми взглядами прочих пассажиров. Его мутило, черный тоннель навевал ужас; только выбравшись на поверхность и полчаса просидев на скамейке, Влад перестал трястись, будто мокрая мышь.
До гостиницы он доехал на такси. Было без двадцати восемь.
Он успел подняться к себе в номер, умыться и поменять рубашку. И ровно в восемь, плотно сжав губы, ввинтился в шумное в этот час, тесное и прокуренное пространство бара.
Анжела сидела в углу. На высоком столе рядом лежала ее сумка; стоило Владу показаться в дверях, как она – Анжела, а не сумка – подняла голову и встретилась с ним глазами.
Только не бежать! Не ускорять шага! Влад шел, будто в янтаре. Будто сквозь черную трубу, в конце которой маячило, подсвеченное скудным светом, напряженное лицо чужой ему женщины…
Собственно говоря, не совсем уже чужой.
Он сел на стул, с которого соскользнула сумка. Он поймал влажную теплую руку – и не выдержал, закрыл глаза. Господи, вот бы всю жизнь так сидеть… или хотя бы лишнюю минуту… хотя бы несколько секунд…
Наваждение прошло. Вернулась резкая музыка, запах табачного дыма, теснота гостиничного бара. Кто-то, проходя, задел Влада плечом; он открыл глаза.
– Привет, – хрипловато сказала Анжела.
Влад хотел спросить ее, что за неотложные дела сорвали их встречу в двенадцать часов. Хотел – но не спросил. Посчитал ниже своего достоинства. Вместо этого небрежно поинтересовался:
– Все в порядке?
– Более-менее, – неопределенно ответила Анжела. – Как твои дела? Все сделал, что собирался?
– Более-менее, – в тон ей отозвался Влад.
– Каковы твои планы на вечер? – как-то очень по-книжному спросила Анжела.
Влад пожал плечами:
– Перекушу, выпью чего-нибудь… Поработаю, если удастся.
– Давай потанцуем? – предложила Анжела.
– Здесь? – хмыкнул Влад.
– Ну, можем пойти в ресторан… Как у тебя с деньгами?
– Могла бы меня угостить, – пошутил Влад. – Богатая наследница.
Он не ожидал, что Анжелу так передернет. Кажется, она готова была встать и уйти – но в последний момент осталась.
– Прости, – сказал Влад.
– Ничего, – сказала она, не поднимая глаз. – так пойдем в ресторан?
* * *
Первые несколько минут (а иногда и часов) после встречи, когда провисают, ослабляя хватку, узы, привязанный человек пребывает в слабой эйфории. Это Влад тоже заключил, исходя из собственного опыта. (Вспомнилась географичка. Великой силы характера была дамочка. Как она смогла поставить ему четыре, а не пять! Наверное, она и четверку со своего пера полагала великой милостью, неслыханным поощрением…)
Он пил, и ему казалось, что он не пьянеет. К концу вечера его слегка развезло – не так, чтобы сильно, но тяжесть чувствовалась. Обнявшись, они с Анжелой поднялись на шестой этаж – там был ее номер, а его номер – на восьмом. Анжела долго не могла отпереть дверь, в конце концов Влад отобрал у нее ключи. Дверь поддалась; за дверью была темнота маленькой прихожей, а за темнотой была другая открытая дверь, за ней окно, подсвеченное далекими фарами, уличными фонарями и мерцающей вывеской гостиницы. Анжела шагнула в эту полутьму, увлекая за собой Влада; оба остановились в прихожей, ни одному не пришло в голову включить свет. Влад подумал, что они похожи на подростков в чужом подъезде. Хотя откуда ему знать – он-то никогда не целовался в подъездах… Ему многого не довелось испытать. И, наверное, уже не придется.
