Что ж, подумал я, мы будем делать то, что в наших силах. И пребывать в уверенности, что поступаем правильно.
Я обратился к Рэйчел:
— Я встретился с этой девушкой. Мы будем работать вместе. Тебе это может не понравиться — да и кому бы понравилось, однако так надо.
Рэйчел спросила, не отрывая глаз от дороги:
— Это сказал тебе ВАЛИС?
— Да.
— Поступай как должен, — сказала она тихо, напряженным голосом.
— Я так и сделаю, — ответил я.
До сих пор я еще не говорил с Садассой Сильвией о ее матери, якобы ничего не зная. Таким образом, первым делом мне следовало поговорить с ней о миссис Арампров и дать возможность откровенно рассказать то, что мне уже сообщил ВАЛИС. В противном случае мы просто не смогли бы работать вместе.
Я решил, что лучше всего выбрать для такого разговора какой–нибудь тихий уютный ресторан. Там нас не смогут подслушать с помощью «жучков». Итак, я позвонил Садассе с работы и пригласил поужинать со мной.
— Мне не приходилось бывать в «Дель Рейсе», — сказала она. — Но я слышала об этом местечке. У них кухня напоминает рестораны Сан–Франциско. Я свободна в четверг.
В четверг вечером я заехал за Садассой домой, и вскоре мы уже сидели в уединенном кабинетике главного зала «Дель Рейса».
— Так что вы хотели мне сказать? — спросила она, когда мы приступили к салату.
— Я знаю о вашей матери, — ответил я. — И о Феррисе Фримонте.
— Что вы имеете в виду?
Я заговорил тихо, соблюдая осторожность.
— Мне известно, что ваша мать была активисткой коммунистической партии.
Даже сквозь толстые очки было видно, как расширились глаза Садассы. Она прекратила есть и устремила на меня пронзительный взгляд.
— Кроме того, мне известно, — продолжал я ровным тоном, — что она завербовала Ферриса Фримонта, когда ему еще не было двадцати. Знаю я также и то, что она готовила его как тайного агента, который должен был заняться политической деятельностью, не открывая своих истинных взглядов и партийной принадлежности.
По–прежнему не сводя с меня глаз, Садасса сказала:
— Вы сумасшедший.
— Ваша мать умерла, — продолжал я, — и партия — то есть Феррис Фримонт — думает, что эту тайну она унесла с собой. Однако в детстве вы видели Фримонта с вашей матерью и подслушали их разговоры. Если не считать высших партийных руководителей, вы — единственный человек, которому ведома эта тайна. Вот почему правительство попыталось убить вас с помощью рака. Они узнали, что вы живы, хотя и сменили имя, и что вам все известно. По крайней мере у них есть такое подозрение. А это значит, что вас должны ликвидировать.
Садасса застыла с поднятой вилкой, молча глядя на меня.
— Предполагается, что мы будем работать вместе, — продолжал говорить я. — Необходимые сведения будут записаны на долгоиграющем диске таким образом, что при многократном воспроизведении слушатели смогут подсознательно воспринимать их суть. Техника записи позволяет… да это и делается все время. Правда, информация для подсознательного восприятия должна быть очень проста. «Феррис Фримонт — красный». И все. Одно слово на одной дорожке, второе — на следующей, и так до восьми, не больше. При воспроизведении слова помещаются рядом. Я прослежу, чтобы эти записи наводнили страну. Мы выпустим огромный тираж и сразу выбросим его на рынок — ведь как только люди начнут воспринимать и расшифровывать полученную информацию, власти вмешаются и уничтожат все…
Садасса наконец обрела голос:
— Моя мать не умерла. Она живет в Санта–Ане и много работает в церковной общине. В ваших словах нет ни грамма правды. Никогда не слышала подобной чепухи!
Она встала, положила на стол вилку; в ее глазах застыли слезы.
— Я ухожу домой. Вы не в своем уме. Я слышала о том, что с вами произошло на шоссе — видимо, вы совсем свихнулись после аварии. Всего хорошего.
Она быстро вышла, не оглянувшись.
Я молча остался сидеть за столом.
Вдруг Садасса вернулась, наклонилась к моему уху и заговорила тихо и неприязненно:
— Моя мать — республиканка с головы до ног и была таковой всю свою жизнь. Она никогда не имела ничего общего с левыми, а особенно — с коммунистами. Она никогда не встречалась с Феррисом Фримонтом, хотя присутствовала на митинге в Анахайме, где он выступал с речью — ближе она никогда к нему не подходила. Моя мать — самая обыкновенная женщина, несущая бремя фамилии Арампров, хотя это слово ровно ничего не значит. Из–за этой фамилии полиция неоднократно проверяла ее. Может быть, вы хотите с ней встретиться? — В голосе Садассы слышались злые нотки. — Я вас познакомлю, и вы сами ее спросите. Из–за таких слов, безумных слов, люди попадают в… Да что там говорить!
Садасса решительными шагами вышла из кабинета.
Я ничего не понимал. Или она лжет мне?
Я кое–как покончил с ужином, сохраняя надежду, что Садасса еще вернется, сядет напротив и возьмет обратно свои слова. Но она не вернулась. Я расплатился, сел в свой «маверик» и медленно поехал к дому.
Едва я появился на пороге, Рэйчел сообщила с раздражением в голосе:
— Звонила твоя девица.
— И что она сказала? — спросил я.
— Она в баре «Ла Пас» в Фуллертоне. Просила передать, что пешком добралась туда от «Дель Рейса», на такси у нее нет денег. Она хочет, чтобы ты поехал в Фуллертон и отвез ее домой.
— Ладно.
— Ты полагаешь, что вы с ней сможете свергнуть Ферриса Фримонта? — спросила Рэйчел, не скрывая сарказма. — Вы двое и ВАЛИС?
Помедлив у двери, я ответил ей:
— Я так не думаю. Это удалось бы, имей мы дело с другим тираном в другом параллельном мире — не таком страшном. В нашем мире нашего деспота нам не свергнуть.
— Хотела бы я оказаться в том параллельном мире.
— Я тоже.
Я вернулся в машину и поехал в Фуллертон к бару «Ла Пас».
Бар был погружен во тьму, и войдя, я с трудом мог хоть что–то различить. Наконец я узнал хрупкую фигуру. Садасса сидела в одиночестве за небольшим столиком в глубине зала. Перед ней лежала сумочка и стояли пустой стакан и блюдце с кукурузными чипсами.
Я сел рядом.
— Извините меня за те слова.
— Не беспокойтесь. Вы не могли поступить иначе, а я просто не знала, как мне реагировать, и ушла. В ресторане было слишком много народу. К тому же в тот момент у меня не было указаний, что следует отвечать. Все произошло неожиданно.
— Так это правда? То, что я сказал о вашей матери?
— В основном. Теперь я получила указания и могу говорить. Вы должны набраться терпения и выслушать меня до конца.
