Она еще упрямее сжала губы. Майлз чувствовал себя в шкуре занудного папаши, читающего нотации мятежному подростку, но она-то ведь не ребенок. Надо было спросить у Бела, сколько ей лет. Может, ее грация и уверенность в движениях – следствие хореографической подготовки. Тут он вспомнил, что они должны выглядеть благодушно, и попытался смягчить свои слова запоздалой улыбкой.
Она заявила:
– Мы хотим стать семейными партнерами. На всю жизнь.
«Вы ведь знакомы всего две недели – и уже настолько уверены?» Он прикусил язык, когда искоса брошенный на него Катериной взгляд напомнил ему, сколько дней – или даже часов? – понадобилось ему, чтобы влюбиться в нее. Хотя, надо признать, «на всю жизнь» появилось в его помыслах далеко не сразу.
– Я прекрасно понимаю желание Корбо остаться с вами. – Вот что она в нем нашла – загадка. Он лично не находил Корбо милым – из всех чувств, которые пока что вызывал у него мичман, самым сильным было страстное желание отвесить ему хороший подзатыльник. Хотя, конечно, эта женщина видела его в несколько ином свете.
– На всю жизнь? – с сомнением промолвила Катерина. – Но… вы не думаете, что когда-нибудь захотите иметь детей? Или захочет он?
Лицо Гарнет Пятой осветилось надеждой:
– Мы с ним говорили об этом. Мы оба хотим детей.
– Хм-м… – Майлз замялся. – Но… квадди ведь не могут иметь детей от планетников?
– Ну, вначале родители должны решить, как будет скорректирована генетика – так же, как гермафродит и однополый при скрещивании решают, будет ли у них мальчик, девочка или гермафродит, – а уж потом полученный зародыш отправляют в репликатор. У некоторых семейных пар квадди и планетников дети-квадди, у других – планетники, а у кого-то и те, и другие… Бел, покажи лорду Форкосигану портреты своих детей!
Голова Майлза развернулась будто сама собой.
– Что?!
Бел залился краской и полез в карман брюк.
– Мы с Николь… когда мы ходили на консультацию к генетику, для нас составили проекцию всех возможных комбинаций, чтобы помочь нам выбрать. – Он вытащил из кармана голокуб и включил его. Над его ладонью возникло шесть снимков детей в полный рост. Все они застыли в раннем отрочестве, когда взрослые черты только начинают проступать сквозь детскую округлость. У них были глаза Бела, подбородок Николь, темные волосы с таким знакомым задорным чубчиком. Мальчик, девочка, гермафродит с ногами; мальчик, девочка и гермафродит-квадди.
– О! – восхитилась Катерина, протягивая руку. – Как интересно.
– Их лица – всего лишь компьютерное смешение наших с Николь черт, не настоящая генетическая проекция, – объяснил Бел, охотно передавая ей кубик. – Для проекции им нужна настоящая клетка из настоящего эмбриона, а это, разумеется, возможно лишь после того, как оплодотворенное яйцо будет создано для дальнейших генетических изменений.
Катерина повертела голограмму так и эдак, разглядывая портреты со всех сторон. Майлз, заглянув через ее плечо, твердо сказал себе, что это почти тоже самое, что и его видеозапись Эйрела Александра и Элен Натальи в зародышевом состоянии, все еще лежавшая в багаже на «Пустельге». Но, может, позднее у него будет время показать Белу…
– Вы наконец решили, что выберете? – спросила Гарнет Пятая.
– Для начала – девочку-квадди. Такую, как Николь. – Лицо Бела смягчилось, однако нежность тут же сменилась привычной ироничной улыбкой. – Но это когда я наконец решусь подать заявление на гражданство Союза.
Майлз представил себе Гарнет Пятую и Дмитрия Корбо с вереницей красивых, крепких ребятишек-квадди. Или Бела и Николь с охапкой сообразительных, музыкально одаренных малышей. У него голова пошла кругом. Ройс, явно потрясенный до глубины души, молча покачал головой, глядя, с каким интересом Катерина разглядывает голопроекцию.
– А, кажется, представление сейчас начнется, – сказал Бел. Он забрал голокуб, выключил его и спрятал поглубже в карман своих мешковатых синих штанов, бережно застегнув клапан.
Пока они разговаривали, зал набился до отказа – соты заполнились внимательными зрителями, среди которых было немало планетников, хотя Майлз не всегда мог определить, кто здесь граждане Союза, а кто – галактические гости. В любом случае, сегодня никаких барраярских мундиров. Свет потускнел; гомон постепенно затих, и несколько запоздавших квадди поспешили к своим ложам и устроились там. Пара планетников, не рассчитавших силу толчка и зависших посреди зала, были спасены и отбуксированы капельдинерами в их ложу; заметившие сей конфуз квадди тихонько захихикали. Воздух наэлектризовало напряжение – странная смесь надежды и страха, сопровождающая любое живое выступление, в котором таится и опасность несовершенства, и шанс на величие. Свет постепенно погас совсем, и теперь лишь одно голубоватое звездное сияние озаряло переполненные ложи.
И тут вспыхнули огни – неудержимый фонтан красного, оранжевого и золотого, – и со всех сторон хлынули исполнители. Обрушились, точно гром. Мужчины-квадди, мускулистые и бесконечно восторженные, в усыпанных блестками обтягивающих костюмах. Бьющие в барабаны.
«Я не ожидал барабанов». Все прочие выступления в невесомости, которые видел Майлз, – танцевальные или гимнастические – исполнялись в жутковатой тишине, если не считать музыки и звуковых эффектов. Квадди же играли сами, и при этом у них еще оставалось достаточно рук, чтобы протянуть их друг другу; барабанщики встречались в середине, сцеплялись руками, обменивались импульсом, разворачивались и разлетались обратно, составляя замысловатый узор. Человек двадцать пять в свободном падении расположились в самом центре сферического зала, и движения их были так точны, что никого ни разу не отнесло в сторону, пока они вертелись, ныряли, кувыркались и разворачивались, и энергия перетекала через их тела от одного к другому, и снова по кругу. Воздух пульсировал ритмом их барабанов: барабанов всех размеров, круглых, продолговатых, двусторонних; по ним бил не только каждый обладатель – некоторые барабаны они перебрасывали туда-сюда, ударяя по ним ладонями и не пропуская ни единого такта. Такая помесь между музыкой и жонглированием ошеломляла одновременно и зрение и слух. Огни плясали. Отблески рассыпались по стенам, вспышками озаряя воздетые руки, яркие одежды, драгоценности, зачарованные лица зрителей.
Тут из другого выхода взметнулась дюжина женщин-квадди в голубом и зеленом – узор их напоминал поверхность планеты, – которые тотчас присоединились к танцу. Все, о чем мог подумать Майлз: «Тот, кто привез кастаньеты в Пространство Квадди, совершил великое дело». Они привнесли смеющуюся напевную ноту в сплетение ударных звуков; барабаны и кастаньеты – и больше никаких инструментов. В них не было нужды. Зал вибрировал, прямо-таки сотрясался. Майлз украдкой глянул на жену: чуть приоткрыв рот, Катерина, с широко распахнутыми сияющими глазами жадно, не таясь, впитывала все это пышное великолепие.
