- Я все слышал, - сказал он. - Мы пойдем за ними и побыстрее. Если бы вы взяли мне руку, я все-таки... в сотрясении, йес!
Я молча обхватил его за плечи, и мы двинулись по коридору следом за O'Кифом. Маракинов тяжело дышал, навалившись на меня всем телом, изо всех сил стараясь двигаться как можно быстрее.
Пока мы шли, я торопливо разглядывал светящиеся стены туннеля. Складывалось такое впечатление, будто свет исходит не от их гладкой, словно полированной поверхности, а откуда-то из глубины, придавая стенам иллюзорную глубину и объемность; каким-то необъяснимым способом создавался стереоскопический эффект. Проход круто повернул, некоторое время мы шли прямо, потом снова повернули... Вдруг меня осенило, что туннель освещался излучением крошечных точек, спрятанных глубоко в камне: они служили источником светящейся пульсирующей волны, которая потом распространялась дальше по всей полированной поверхности.
Где-то впереди послышался крик Ларри: "Олаф!" Я половчее подхватил Маракинова, и мы прибавили шагу. До конца туннеля оставалось совсем немного: впереди виднелась высокая арка и исходящее оттуда неяркое переливчатое сияние. Мне оно показалось похожим на туманную дымку, сквозь которую просвечивает радуга.
Наконец мы дотащились до конца туннеля, и я заглянул в зал, как будто перенесенный сюда из сказочного дворца короля Джинов, что находится за волшебной горой Каф[Гора Каф (или Кох), по арабским легендам, находится у крайнего предела земли, за ней начинается царство сказочных духов-джиннов].
Передо мной стоял О'Киф, а шагах в десяти поодаль - Халдриксон, что-то крепко прижимая к груди. Ноги норвежца упирались в самый край покатого бортика, сделанного из сияющего серебристым светом камня, который обегал кругом голубой заводи.
На заводь, напоминающую огромный голубой глаз, уставившийся в потолок, сверху падали семь призрачно мерцающих столбов света: один из них был аметистового цвета, другой - розовый, третий - белый, четвертый - голубой, и еще три - изумрудного, серебряного и янтарного цветов. Все они опирались на лазурную поверхность заводи, и я знал, что это и есть те самые потоки излучения, внутри которых обретал свое существование Двеллер... но сейчас я видел только бледное подобие великолепной картины, какая предстала бы перед нами в дни полнолуния.
Халдриксон наклонился и положил на мерцающий серебристый бортик предмет, находившийся у него в руках. Я увидел, что это было тельце ребенка.
Бережно и осторожно положил он его на край заводи, перегнулся через бортик и сунул в воду руку.
В тот же миг он с диким воплем отдернул руку, задев при этом лежавшее перед ним маленькое тельце. В считанные доли секунды оно соскользнуло по краю заводи и упало в голубую воду.
Халдриксон, сжав кулаки, перевалился через бортик, до локтей погрузив руки в воду... и из его губ исторгся протяжный, хватающий за сердце вопль ярости и боли, в котором, казалось, не оставалось ничего человеческого.
Сразу вслед за ним прозвучал крик Маракинова.
- Держите его! - заорал русский. - Тяни его обратно! Быстро!
Он кинулся вперед, но не успел еще Маракинов преодолеть и половины расстояния, как О'Киф, опередив его прыжком, поймал норвежца за плечи и опрокинул его навзничь. Халдриксон остался лежать на полу, издавая хриплые всхлипывания и стоны.
Подбегая к заводи вслед за Маракиновым, я увидел, как Ларри наклонился над бортиком и, отшатнувшись, прикрыл глаза трясущейся рукой; увидел, как русский тоже пристально посмотрел туда, и в его холодных глазах появилась невыразимая жалость.
Заглянув в Лунную Заводь, я увидел там погружающуюся в воду маленькую девчушку, чье неподвижное мертвое лицо и застывшие, полные ужаса глаза были обращены прямо на меня... и медленно, медленно опускаясь вниз, она исчезла! И я понял, что то была Фрида, любимая Yndling Олафа.
Но где была ее мать и где Олаф нашел свое дитя?
Русский первым нарушил молчание.
- У вас там есть нитроглицерин, а? - спросил он, показывая на мою медицинскую сумочку, которую я бессознательно захватил с собой и крепко прижимал к груди, пока мы совершали свой безумный рейд по коридору.
Я утвердительно кивнул и достал лекарство.
- Шприц, - коротко скомандовал русский; я подал ему шприц. Набрав в него одну сотую грана нитроглицерина, он наклонился над Халдриксоном.
Маракинов закатал рукав норвежцу до середины предплечья. Руки моряка отливали неестественной полупрозрачной белизной - точно так же выглядела грудь Трокмартина в том месте, где ее коснулось щупальце Двеллера; ладони тоже покрывала белизна, чем-то напоминавшая редчайшей красоты жемчужину. Выше границы, отделяющей живую плоть от неестественно белого тела, Маракинов ввел иглу.
- Ему потребуется сделать все, что может его сердце, - сказал он мне.
Затем русский залез в пояс, обвязанный у него вокруг талии, и вытащил оттуда маленький плоский флакон. Мне показалось, что он сделан из свинца.
Открыв флакон, Маракинов несколько раз капнул его содержимым поочередно на обе руки норвежца.
Жидкость засверкала и моментально начала растекаться по коже, точно так же, как это происходит, если капнуть на воду маслом или бензином - только гораздо быстрее. Разлившаяся по коже жидкость покрыла мраморное тело тонкой искрящейся пленкой, слабые струйки пара поднялись над руками Халдриксона. Могучая грудь норвежца с трудом, словно в агонии, начала подниматься и опускаться.
Руки сжались в кулаки. Русский, увидев это, удовлетворенно хмыкнул и капнул еще немного жидкости, затем, внимательно приглядевшись, снова хмыкнул и распрямился.
Затрудненное дыхание Халдриксона перешло в нормальное, голова опустилась на колени Ларри, белизна постепенно уходила из рук и ладоней.
Маракинов поднялся и задумчиво, почти снисходительно поглядел на нас.
- Он будет в полном порядке за пять минут, - сказал он. - Я знаю. Я так плачу за тот выстрел от меня, и также еще потому, что мы будем нуждаться им. Йес! - Он повернулся к Ларри. - Вы имеете хороший удар, мой юный друг, совсем как мул, когда лягает, - сказал Маракинов. - Какойто раз вы отплатите мне за это тоже, а? - Он ухмыльнулся.
Выражение лица у него, впрочем, было не очень-то убежденное. Ларри насмешливо глянул на него.
- Вы, конечно, Маракинов? - сказал ирландец.
Русский кивнул, ничем не выражая удивления, что его признали.
- А вы? - спросил он.
- Лейтенант О'Киф, Королевские воздушные силы, - ответил Ларри, отдавая честь. - А этот джентльмен - доктор Уолтер Т. Гудвин.
Лицо Маракинова просияло.
- Американский ботаник? - осведомился он.
Я кивнул.
- Ах, - страстно сказал Маракинов, - но это очень удачно. Я давно мечтал, чтобы познакомиться с вами. Ваши работы для американца очень выдающиеся, я даже удивляюсь. Но вы ошибаетесь с вашей теорией развития покрытосеменных из Cycadeoidea dacotensis. Да-да, все неправильно...
