Светало. Уцелевшие морлоки все еще бродили тут и там, и чем светлее становилось, тем громче они стонали. Наконец-то я мог покинуть этих проклятых тварей. Обмотав ноги травой, я поплелся по дымящемуся пеплу, мимо стволов, внутри которых еще трепетало пламя. Я шел прямо к тому месту, где была спрятана моя Машина времени.
Продвигался я очень медленно, так как совершенно обессилел и к тому же хромал. Ужасная смерть маленькой Уины не выходила у меня из головы.
В тот момент ее гибель для меня стала невыносимым горем. Теперь, находясь в знакомой обстановке, я скорее воспринимаю это как тяжелый сон, а не действительную утрату, но тогда… тогда я был совершенно подавлен.
В то утро я опять почувствовал себя страшно одиноким. Я вспомнил о своем доме, об этом уютном уголке, о некоторых из вас, и вместе с этими мыслями в моей душе начала расти страстная, мучительная тоска.
В это ясное солнечное утро, во время своего странствования по дымящемуся пеплу, я сделал открытие. В кармане брюк я нашел спички. Должно быть, они выпали из коробки, прежде чем ее у меня вытащили.
Около восьми или девяти утра я дошел до той скамьи из желтого металла, на которой сидел в вечер своего прибытия и обозревал открывшийся передо мной мир. Я вспоминал о своих слишком поспешных выводах и не мог удержаться от горького смеха над своей самоуверенностью.
Передо мной открывался тот же самый красивый пейзаж, та же роскошная растительность, те же великолепные дворцы и прекрасные развалины, та же серебристая лента реки, вьющаяся среди плодородных берегов. Там и сям между деревьями мелькали светлые одежды очаровательных маленьких человечков. Некоторые из них купались как раз в том месте, где я спас Уину, и воспоминание об этом заставило больно сжаться мое сердце. Я вдруг обратил внимание на купола, прикрывавшие выходы из Подземного Мира и казавшиеся темными пятнами на этом прелестном ландшафте.
Только теперь я в полной мере осознал, что скрывала красота обитателей Верхнего Мира. Как беззаботен был их день! Словно животные, беспечно резвящиеся на пастбище, они ничего не знали о своих врагах и ни о чем не беспокоились. Но конец их был неминуем!
Я с горечью размышлял о том, насколько кратковременно существование человеческого интеллекта. Он совершил над собой самоубийство.
Человеческий ум упорно стремился к достижению благосостояния и довольства, к общественному устройству, прочно установленному на основе обеспеченности. И вот человечество достигло этого… чтобы прийти к такому концу! Некогда жизнь и имущество должны были находиться в полной безопасности. Богатый знал, что его благосостояние и комфорт обеспечены, а бедный был уверен, что ему обеспечены работа и жизнь. Без сомнения, в мире, достигшем совершенства, не осталось ни проблем с безработицей, ни каких-либо других неразрешенных социальных задач. А затем наступил великий покой.
Мы упускаем из виду закон природы, предполагающий, что гибкость ума является как бы возмещением за те постоянные перемены, опасности и тревоги, среди которых живет человечество. Животное, пребывающее в полной гармонии с окружающими его условиями, превращается в совершенный механизм. Природа обращается к разуму только в том случае, когда привычка и инстинкт оказываются бесполезными. Где нет перемен и нет необходимости в них – там нет и разума. Только у тех животных есть разум, которым приходится постоянно сталкиваться с разнообразными жизненными переменами и опасностями.
Я пришел к заключению, что именно таким путем человек Верхнего Мира дошел до своей беспомощной красоты, а человек Подземного Мира – до своей чисто механической промышленности. Но даже для идеального состояния равновесия, при всем его механическом совершенстве, не хватало одной вещи – абсолютного постоянства.
По-видимому, с течением времени жителям Подземного Мира стало не хватать пищи. И вот мать всего, Необходимость, которая не заявляла о себе в продолжение многих тысячелетий, снова стала действовать, начав свою работу снизу. Жителям Подземного Мира приходилось иметь дело с машинами. Это требовало, помимо привычки, еще и некоторой работы мысли, и у них волей-неволей должны были развиться если не другие черты человеческого характера, то хотя бы какая-то инициатива. Когда же явился недостаток в мясе, они вернулись к тому, чего до сих пор не допускали старые привычки: к каннибальству.
Именно таким представился мне мир в восемьсот две тысячи семьсот первом году. Возможно, что это объяснение неправильно, ведь человеческому уму свойственно ошибаться. Но таково было мое видение этого мира, и я передаю его вам.
После утомительной ночи, всех волнений и ужасов, испытанных мной накануне, я, несмотря на свое горе, наслаждался солнечным теплом и видом мирной картины, расстилавшейся перед глазами.
Я очень устал, мне хотелось спать, и вскоре мои теоретические размышления перешли в дремоту. Поймав себя на этом, я последовал указаниям природы и, растянувшись на мягкой траве, погрузился в долгий и освежающий сон.
Проснулся я незадолго до заката солнца. Теперь я чувствовал себя в безопасности и не боялся, что морлоки могут схватить меня во время сна. Вскочив на ноги, я тотчас же направился к Белому Сфинксу. В одной руке я держал железный лом, а другой перебирал спички в кармане.
И вот тут-то произошла неожиданная вещь. Подойдя к Белому Сфинксу, я вдруг увидел, что обе створки бронзовых дверей раскрыты и опущены в особые пазы.
Я остановился, не решаясь войти. Внутри была небольшая комната, и там в углу, на подставке, стояла моя Машина времени. Маленькие рычаги находились у меня в кармане…
Итак, после всех моих тщательных приготовлений к осаде Белого Сфинкса меня, похоже, ожидала мирная сдача!
Я отбросил в сторону железный лом, почти недовольный тем, что мне не пришлось воспользоваться им.
Я уже стоял на пороге, как вдруг меня осенило и я впервые осознал замыслы морлоков.
Едва сдерживаясь от смеха, я перешагнул через бронзовый порог и направился к Машине. Я был очень удивлен, что Машина не только вычищена, но даже смазана маслом. Впрочем, впоследствии я убедился, что морлоки частично разобрали Машину, чтобы своими слабыми мозгами понять ее назначение.
И вот, пока я стоял и рассматривал ее, чувствуя удовольствие от одного только прикосновения к ее механизмам, случилось то, к чему я внутренне был готов. Бронзовые двери внезапно поднялись вверх и с треском стукнулись о раму. Погруженный в полную темноту, я очутился в западне! Так, по крайней мере, думали морлоки. Я же засмеялся себе под нос.
До моих ушей доносился их своеобразный бормочущий смех, и я знал, что они со всех ног бегут ко мне. Сохраняя спокойствие, я попробовал зажечь спичку. Мне оставалось только прикрепить рычаги и исчезнуть подобно привидению.
