Клиффорд Саймак - Могильник

— Артефакты, — перебил я.

— Вам про это известно? — спросил Душелюб.

— Мы это подозревали.

— Вы были правы в своих подозрениях, — сказал Душелюб. — Наш бедный друг оказался одной из жертв их жадности и подлости. Его гроб использовали под артефакты, а останки Рамсея выкинули в глубокий овраг на окраине Кладбища. С тех пор его тень, как и тени его товарищей по несчастью, бродит по Земле, не зная приюта.

— Хорошо сказано, — заметил О'Гилликадди, — и все чистая правда.

— Давайте на этом остановимся, — попросила Синтия. — Вы нас вполне убедили.

— У нас больше нет времени на разговоры, — ответил Душелюб. — Вам предстоит решить, что делать дальше. Едва волки нагонят ваших друзей, они сообразят, что вас с ними нет; поскольку же Кладбищу наплевать на роботов, то…

— Волки вернутся за нами, — с дрожью в голосе докончила Синтия.

При мысли о преследующих нас металлических тварях мне тоже стало не по себе.

— Как они нас найдут? — спросил я.

— Они обладают нюхом, — сказал Душелюб. — Их нюх устроен иначе, чем у людей: они различают химические компоненты запаха. А еще у них острое зрение. Если вы будете держаться скалистых возвышенностей, где запах быстро выветривается и где на камнях не остается следов, у вас появится шанс ускользнуть. Я боялся, что они почуют вас в пещере, но вы находились над ними, а благожелательный воздушный поток, должно быть, отнес ваш запах в сторону.

— Они пойдут по лошадиному следу, — проговорил я. — Он свежий, а они бегут быстро. Им понадобится немного времени, чтобы обнаружить наше отсутствие.

— Время у вас есть, — уепокоил Душелюб. — Вы не можете трогаться в путь, пока не рассветет, а до рассвета еще несколько часов. Вам придется поспешить, поэтому идите налегке.

— Мы возьмем с собой еду, — сказала Синтия, — и одеяла…

— Много еды не берите, — предупредил Душелюб. — Только то, что необходимо. Вы найдете ее по дороге. У вас ведь есть рыболовные снасти?

— Да, — ответила Синтия, — я купила их целую упаковку. Причем в последний момент — меня словно что-то подтолкнуло. Но мы не можем питаться только рыбой.

— А коренья? А ягоды?

— Но мы в них не разбираемся.

— А вам и не нужно, — возразил Душелюб. — Хватит того, что в них разбираюсь я.

— Ты идешь с нами?

— Мы идем с вами, — сказал Душелюб.

— Конечно! — воскликнул О'Гилликадди. — Все как один! Правда, пользы от нас маловато, но кое-что мы умеем. Мы будем высматривать погоню…

— Однако призраки… — пробормотал я.

— Тени, — поправил О'Гилликадди.

— Однако тени не путешествуют при свете дня.

— Человеческий предрассудок, — заявил О'Гилликадди. — Нас нельзя увидеть днем, это факт, но и ночью тоже, если мы того не захотим.

Остальные тени одобрительно загудели.

— Соберем рюкзаки, — предложила Синтия, — а мешки оставим тут. Элмер с Бронко будут нас разыскивать. Напишем им записку и приколем к какому-нибудь мешку. Они наверняка ее заметят.

— Надо сообщить им, куда мы направляемся — добавил я. — У кого какие мысли насчет конечного пункта?

— Мы пойдем в горы, — сказал Душелюб.

— Вы знаете реку под названием Огайо? — спросила Синтия.

— Знаю и очень хорошо, — ответил Душелюб. — Вы хотите отправиться туда?

— Послушайте, — сказал я, — нам некогда рыскать…

— Почему? — удивилась Синтия. — Нам же все равно, куда идти, правда?

— Я думал, что мы договорились…

— Знаю, — сказала Синтия. — Вы высказались весьма недвусмысленно. Первым делом ваша композиция; но ведь вам безразлично, где ее сочинять, верно?

— Верно-то верно…

— Вот и отлично, — заключила Синтия. — Значит, идем на Огайо. Если, разумеется, вы не возражаете, — прибавила она, обращаясь к Душелюбу.

— Ничуть, — сказал тот. — Чтобы добраться до реки, нам придется перевалить через горы. Надеюсь, мы собьем волков со следа. Но если позволите…

— Долгая история, — отрезал я. — Мы расскажем вам все потом.

— А вам не доводилось слышать, — поинтересовалась Синтия, — о бессмертном человеке, который ведет жизнь отшельника?

— По-моему, доводилось, — ответил Душелюб. — Много лет назад. Мне он представляется мифом. На Земле существовало столько мифов!

— Они все в прошлом, — сказал я. Он печально покачал головой.

— Увы. Мифы Земли мертвы.

На небе собрались облака. Ветер, изменив направление на северный, стал холодным и пронзительным. В воздухе ощущался странный сыроватый запах. Сосны, что росли на холме, раскачивались и постанывали.

Мои часы остановились, но я ни капельки не огорчился. Начиная с того момента, как я покинул Олден, они мне были практически не нужны. На борту корабля похоронной службы действовало галактическое время, а земное время не совпадало с олденским, хотя, повычисляв немного, их можно было сопоставить. Я справлялся о времени в той деревне, где нас пригласили на праздник, но там этого никто не знал и не желал знать. Насколько мне удалось выяснить, в деревне имелись одни-единственные часы, изготовленные вручную из дерева, да и те ничем не могли мне помочь, поскольку их никто не заводил. Я решил установить часы по солнцу, но прозевал тот миг, когда оно было прямо над головой, и потому вынужден был прикидывать, как давно светило начало клониться к западу. Теперь же часы остановились окончательно, ибо запустить их я не сумел. Но, по правде сказать, я приучился обходиться без них.

Душелюб возглавлял наш отряд, за ним двигалась Синтия, а я замыкал шествие. С рассвета мы покрыли значительное расстояние, однако я не имел ни малейшего представления о том, сколько мы уже идем. Солнце скрылось в облаках, мои часы остановились — так что определить, который час, было невозможно.

Призраков нигде не было видно, однако я нутром ощущал их незримое присутствие. Душелюб тревожил меня ничуть не меньше своих приятелей. Дело заключалось в том, что при свете дня он напоминал человека не больше, чем тряпичная кукла. У него было лицо тряпичной куклы: узкий, слегка перекошенный рот, глаза чуть ли не крестиком, нос и подбородок начисто отсутствовали. Сразу ниже рта лицо переходило в шею. Капюшон и роба, которые я на первых порах принял за одежду, казались частями его карикатурного тела. Если бы не невероятность подобного предположения, я бы поручился чем угодно, что так оно и есть. Ног его я не видел, потому что его роба (или тело) опускалась до самой земли. Передвигался он таким образом, словно ноги у него были; я еще подумал, что, будь он безногим, ему навряд ли удалось бы все время опережать нас на несколько шагов.