В итоге самые тяжкие обвинения − в захвате заложников, угрозе убийством, краже материалов, представлявших коммерческую тайну, были с меня сняты. От сорока лет мне осталось восемь.
О первом патенте на каторге стало сразу известно, и, ещё до пересмотра приговора, у меня отобрали доход от него, но потом, я убедил всех, что получится больше, если дать мне работать над любимым делом. Конечно, я тут же дал понять, что бесплатно это делать не собирался. Со временем, меня перевели с общих работ сначала на часть дня в кабинет, а потом дали возможность организовать свою маленькую (по первости) опытную базу. В итоге: шесть патентов, семь грамот. Но это было только началом нашей небольшой революции воздухоплавания, в которую я в итоге вовлёк весь свой закрытый город, ещё недавно полный механоидов с искалеченными судьбами.
Я заразил на своей каторге всех − абсолютно всех − небом! Мне говорили, что у меня зори в крови вместо заразной болезни, и всякий раз, когда я чихаю, они вылетают и попадают в других механоидов как инфекция. Занятное сравнение, но может оно не лишено смысла: ведь у меня вся каторга либо летала, либо хотела летать, но не знала об этом до того, как я попался им на пути в этом Сотворителем забытом месте с уникальными (как оказалось) погодными условиями для воздухоплавания.
Мы начали получать доход, от которого мне причиталось честные пять процентов. Сначала я отдал долги Дивену и Сайрике, затем мастеру сердца Угольных спиралей, а позже принялся за собственные долги Центру, с которыми распрощался в ближайшие четыре года. Последний год на каторге я получал доход в собственный карман, и как результат − моё новое судно. У меня столько сил было теперь!
Право свободного мастерства я себе ещё не купил, раздумываю над этим, ведь всё же, я − не мастер.
Но вот мы летим под изумрудным солнцем, Сайрика дремлет у меня на плече. Кот щурится на закат с некоторой долей неудовольствия. Дивен, кстати, у нас теперь свободный часовых дел придурок. Ну ладно-ладно, не придурок он − настоящий мастер − в те две недели он изобрёл какую-то умопомрачительную часовую деталь, (не иначе как мои вопли − лучший стимул к мозговой деятельности) втихушку провёл патент и теперь грёб деньги лопатой.
У него были большие проблемы с мастером из-за этого патента, но толковый юрист, почуявший хороший навар, нашел как сыграть на некоторых (непонятных мне лично) правовых нормах, и в итоге доказал, что права на изобретение принадлежат Дивену лично.
Моя дочурка тоже тут, с нами, рисует масляными красками − ей восемь лет, и она волшебно рисует!
А летим мы в Угольные Спирали. В гости к моему родному брату, мастеру сердца этого города. Это он дал мне те сорок секунд форы. Это он защитил Дивена, уберёг его и от применения силы и от суда, за что я буду благодарен ему пока жив. Наша матушка последние свои годы небедно жила за его счёт, не имея ни гроша на собственном. Впрочем, никто из нас с ней с тех пор не общался.
Если бы Дивен и Сайрика знали, кто он, и рассказали бы ему о том, в какое положение я попал после операции, то он и денег мне на препараты бы дал не задумываясь, но они не знали, и хорошо, а то Дивен не стал бы так сказочно богат. Кстати, он женился.
А я… ещё нет. Я сижу, и, гладя по плечу свою невесту, смотрю на то, какое небо нарисует нам на свадьбу наша дочка.
Мастер Центра поднялся со своего места и, прежде, чем закрыть окно, смахнул с подоконника и рамы зерновую шелуху, с которой уже наигрался ветер. Она была здесь, близ оранжерей, повсюду. Её убирали с семян перед упаковкой и отгрузкой на железную дорогу. Механоид потянул раму вниз. Стекло опустилось, пресекая тёплый осенний ветерок, прежде освежавший небольшой кабинет. Мастер снова занял место напротив своего посетителя и устремил на незаконченную работу внимательный взгляд.
Утренний белесый свет ласково стелился по письменному столу и фигурам сидящих по обе его стороны. Мастер Центра работал с бумагами довольно быстро. В лучах утреннего солнца металл на его переносице поблескивал серебром. Через несколько минут, он отложил документы, и поднял взгляд на своего посетителя.
Перед ним находился тойя. Внешне, он больше напоминал мужчину, но белёсая кожа, гладкая, будто туго натянутая и такая тонкая, что, казалось её можно порвать слишком длительным взглядом, выдавала в нём редкую для механоидов гендерную принадлежность. Сидевшее перед мастером существо не было ни мужчиной, ни женщиной. Появление, таких, как он, было редкостью и большой удачей для Центра.
Тойя сейчас сидел перед ним, молча ожидая разрешения бумажных формальностей при новом назначении, закинув ногу на ногу и аккуратно сложив на колене руки с длинными тонкими пальцами, словно созданными для рисования, или фортепьяно. Несмотря на то, что вновь прибывший в город механоид, находился в помещении, он не снял перчаток и остался в кашне, накинутом поверх лаконичного костюма. Его небольшая дорожная сумка стояла тут же, подле стола.
Мастер Центра, наконец, окончив с оформлением записи о назначении, направил одну копию документов для внесения в архив по пневматической почте, а вторую передал тойе через стол:
− Я рад, что вы согласились на это назначение, и позвольте выразить ещё раз мою личную глубокую признательность, за вашу будущую помощь, господин Райяк. Как и сказано в вашем контракте, заказ Центра – пятеро младенцев. Мир, становится больше, мастер Райяк. И больше его делаете именно вы.
− Я делаю то, что в моих силах, – формально ответил тойя.
− С вашего позволения, – мастер Центра деликатно улыбнулся, бросив на своего необычного собеседника хитрый взгляд, и продолжил, – я хотел бы сказать, что ваша работа вызывает во мне глубокое уважение. Вы даёте этому миру саму жизнь. Но в этот раз вам, вероятнее всего, придётся нелегко: я знаю госпожу Линн и Венда много лет. Они замкнуты друг на друге, и по доброй воле вряд ли пойдут на контакт. Они оба бесплодны, и без вас никакой надежды на продолжения рода госпожи Линн нет. Однако я должен вас предупредить, мастер Райяк, что по мнению Центра, безусловно основанного на доказательствах, бесплодие госпожи Линн − не следствие естественных процессов. Она сама это сделала с собой. Это трудная пара, мастер Райяк, но… − мастер Центра всё же не удержался и проявил свою профессиональную осведомлённость, − ваша работа на прошлом назначении… впечатляет, − тойя не смутился и эти слова не польстили ему.
− Вы подобрали верное слово, мастер Тарр, она именно впечатляет, и далеко не все впечатления о ней − положительны. Тем не менее, младенец жив, и он унаследовал от своих родителей всё, что было необходимо и станет великим воином с великими способностями. Во славу.
