Он промолчал.
— Что случилось? На вас лица нет. Вы поругались? — вновь поинтересовалась она.
Тут до его сознания дошел ее вопрос.
— Почему поругались? — спросил он.
— Это я вас должна спросить. Прибежала Матильда, взяла свои вещи и убежала.
— Куда убежала? — резко выкрикнул он.
Хозяйка вздрогнула и возмущенно ответила:
— Не понимаю я вас, молодых. Простите меня, Генрих, она была не одна. На улице ее ждал мужчина. Они сели в бричку и укатили. Напоследок она заявила, что напишет мне письмо и все объяснит.
— Куда она могла уехать? — с сожалением осведомился Генрих.
— Я полагаю, в сторону столицы. Дорога у нее одна. Там у нее знакомый человек проживает. Есть где остановиться. Я думаю, запуталась она. Не суди ее очень строго, дорогой Генрих.
Он посмотрел в окошко и увидел во дворе хозяйского коня. В голове у него мелькнула шальная мысль:
— Ядвига Адамовна, а разве коня она не вашего взяла?
— Нет, они на своей бричке прикатили.
— Разрешите мне взять вашего коня? — с надеждой попросил он.
— Пожалуйста, берите, если это вам поможет.
— Спасибо! — обрадовано выкрикнул он и выскочил во двор. Генрих быстро запряг коня и спустя минуту уже скакал галопом по улице. Хозяйка вышла во двор и, глядя на удаляющегося всадника, прошептала:
— Вот что любовь делает с молодыми людьми.
Генрих быстро выбрался из города и мчался галопом по дороге.
— Потерпи, дружок, еще немного, и я их настигну, — обращаясь к коню, произнес он.
Сейчас наездник уже был уверен в себе. Его минутная слабость давно уже прошла, и он сожалел о ней. Главной для него теперь была единственная задача — не упустить врага. Вдруг конь зафыркал, показывая всем своим норовом опасность. Генрих обернулся и увидел у кромки леса волка. Гнедой сам ускорил движение и понесся галопом. Свист ветра в ушах и стремительная скачка придавали боевой дух преследователю. Вот уже полчаса Генрих без устали гнал коня. Наконец вдали показалась удаляющаяся бричка. Конь, как будто чуя развязку, рвался вперед. Постепенно расстояние сокращалось. Вот уже осталось шагов пятьдесят. На бричке заметили погоню и пытались ускорить темп, но, увы, их лошадь не тянула. Оттуда начали стрелять. Он видел искаженное злобой лицо Клауса, который целился в него из пистолета. Пули с визгом проносились мимо. Генрих настигал барона. Из нагана он несколько раз выстрелил в него. Одна пуля все-таки попала в цель, и тело Клауса выпало из брички. Враг был повержен. Генрих резко остановил лошадь и увидел, что внутри брички было пусто. Он спрыгнул с коня и подошел к лежавшему на земле барону, который валялся без движения. Генрих нащупал его пульс.
— Живой! Ты что разлегся? Вставай, твое притворство ни к чему хорошему не приведет! — возбужденно выкрикнул он.
Клаус открыл глаза и стал медленно подниматься. Рана, зиявшая в боку, видно, приносила ему страдания. Он молчал. Генрих помог ему разместиться в бричке.
— Где Матильда? — спросил Штайнер.
Барон молчал.
— Ну, хорошо. Не хочешь говорить здесь, тогда там тебя заставят силой.
Барон закашлялся, закрыл рот носовым платком. Мгновенно на платке проступила кровь. Штайнер увидел это и покачал головой:
— Да, Клаус, плохи твои дела. Выбирай: или больница, или ОГПУ.
— Больница, — недовольно буркнул тот.
— В таком случае отвечай на вопрос: где Матильда?
— Она выехала поездом в Москву.
— А ты решил ехать другой дорогой? — с недоверием спросил Генрих.
— Я же понимаю, что вы меня ищете. Зачем мне на станции светиться? Все! Больше говорить не могу, болит очень. Умоляю, Генрих, вези меня срочно в больницу, иначе мне конец. А с моей смертью вы ничего не узнаете.
Генрих ускорил ход и вскоре, они добрались до городской больницы. Раненого барона он сдал врачам, а сам позвонил Ждановичу и сообщил обо всем.
Начальник ОГПУ мгновенно примчался с дюжиной сотрудников. Они взяли под охрану больницу. Жданович обнял Генриха и вымолвил:
— Какой же ты молодец! Один за всех сработал. Не случайно я верил в тебя. Оправдал ты мою надежду.
— Да ладно, перехвалите вы меня, — смутился летчик.
Жданович усмехнулся и промолчал.
— Что будем делать с Левандовской? — поинтересовался Генрих.
— Мы уже телеграфировали в Москву. Там ее встретят.
— В таком случае каковы мои действия? — осторожно поинтересовался Штайнер.
— Сегодня по телеграфу я говорил с Янисом Берзнишем, и он сообщил, что твоя главная задача — это Гельмут Хюбнер. На днях Берзниш обещал приехать. Особый интерес он проявляет к тебе, — загадочно изрек Жданович.
— Что это значит — особый интерес? — в недоумении осведомился собеседник.
— Вероятно, он задумал серьезное мероприятие.
— Да, меня эта таинственность несколько настораживает.
— Успокойся, Генрих. Я полагаю, нам предстоит серьезная работа.
— Я и сам об этом уже догадался, — грустно вздохнул летчик.
— А коль так, то ступай домой. Тебе надо хорошо выспаться. Скоро нам придется основательно поработать.
Уходя, Генрих вымолвил:
— Спасибо вам за урок и хорошую встряску. Я это запомню на всю жизнь. Жалко только следователя Земцова, его допрос с бароном вышел ему боком.
Жданович усмехнулся и, подойдя ближе к летчику, дружески похлопал его по плечу:
— Такие встряски помогают активизировать серое вещество, а если вместо мозгов опилки, то таким в ОГПУ делать нечего. Только экстремальная ситуация выявляет все недочеты и просчеты в работе. Одновременно обнаруживает нечестных сотрудников или врагов, от которых нужно немедленно избавляться, а также выявляет настоящих чекистов, вроде тебя, которым честь и хвала. Вот такая, брат, метода моей работы.
Генрих Штайнер находился на аэродроме и готовился к очередному вылету. Техник Митин подготовил истребитель «Фоккер Д11.» Получив полетное задание, Генрих вылетел по маршруту. Набрав заданную высоту и взяв курс на север, летчик выжимал максимальные обороты двигателя. Он поглядывал на карту, сверяя ее с местностью. Вот показалась знакомая речка, пилот изменил курс и полетел над ней, и она вывела его к озеру. Над озером кружилась эскадрилья «фоккеров». Они выходили на боевой разворот и стали по очереди пикировать на плот, расстреливая мишень из бортовых пулеметов. Израсходовав весь свой боезапас, эскадрилья сменила курс и улетела.
Генрих повел свой истребитель на боевой разворот и стал пикировать на плот. Обзор был великолепен. Он взглянул на приборы: стрелка показаний скорости приближалась к отметке четыреста пятьдесят, стрелка высотомера стремительно опускалась. На миг он потерял из виду мишень. Немного довернул самолет, и мишень попала в прицел. Генрих нажал на гашетку, и истребитель стало слегка потряхивать. Огненные трассеры попадали точно в цель, и лишь куски плота разлетались в разные стороны. Пилот снизил истребитель до предельно малой высоты и, пролетая над плавающей мишенью, увидел полуразвалившуюся груду из кусков бревен и досок.
