Татьяна Грай - Чужие сны

Ласкьяри медленно покачала головой. На лице девушки явственно обозначилось выражение грусти и огорчения — слишком явственно, чтобы Ольшес мог поверить истинности чувства.

— Уважаемый господин второй помощник, человек от природы никакой. Ни зло, ни добро не заложены в нем изначально. И какое из качеств преобладает в его натуре со временем — зависит не от людей, а от обстоятельств.

— Но разве обстоятельства создаются не людьми? — удивился Ольшес.

— Разумеется, нет, — сразу ответила Ласкьяри. Но, сделав паузу, уточнила: — Впрочем, я не исключаю, что это может быть верно для вас. Возможно, ваши обстоятельства создаете вы сами. Но мы зависим от природы.

— От природы?

Ласкьяри внимательно посмотрела на собеседника. Что-то ей не понравилось в тоне, которым были повторены ее слова. Что-то насторожило девушку, что-то заставило ее как будто бы даже испугаться… и Ольшес двинул ферзя:

— Скажите, а что это за праздник состоится в ближайшем будущем? И почему нам ничего не говорят о нем?

Девушка остановилась. Отвернувшись от Ольшеса, наклонилась, сорвала цветок, повертела его в тонких пальцах, сосредоточенно рассматривая. Наконец, взвесив невысказанное, оценив намек, спросила:

— Каковы ваши служебные функции, господин Ольшес?

? О, мне кажется, Ласкьяри, вы принимаете меня за фигуру куда более важную, чем я есть… Я всего лишь забочусь о безопасности господина консула и остальных сотрудников. Как Гилакс заботится о безопасности господина Правителя.

И снова что-то промелькнуло в голосе второго помощника, и это что-то заставило Ласкьяри сказать коротко и четко:

— Гилакс — начальник тайной службы. А вы?

— Ну… — протянул Ольшес, — ну… Я тоже вроде того, только вся моя служба состоит из меня самого. Так вы ничего не сказали о празднике.

Вместо ответа, Ласкьяри протянула руку и откинула полу куртки Даниила Петровича. И прикоснулась пальцами к серебристой трубке, висящей на поясе второго помощника.

— Это и есть ваше оружие? Покажите. Как это называется?

Ах, если бы консул видел это!..

Ольшес спокойно отцепил бластер от пояса и протянул девушке. '

— Смотрите.

— Я хочу знать, как им пользоваться.

— А вы не хотите сначала задать вопрос: почему мы отказываемся вообще говорить с вами об оружии, несмотря на то, что вы, точнее, ваш отец и господин Правитель, не раз уже обращались к этой теме?

— Господин Ольшес, — улыбнулась девушка, — давайте перестанем играть в прятки. Вы никогда не дадите нам оружия — я имею в виду, в масштабах межпланетного обмена. Мы — дикари, я прекрасно это понимаю, и если в наши руки попадут ваши стреляющие игрушки, мы можем просто и быстро перебить друг друга. Но ведь сейчас мы с вами говорим совсем о другом, не так ли?

— В таком случае, — сказал Ольшес, — начнем с мер предосторожности. Вот эта красная кнопка, — он показал на кнопку, утопленную в рукоятку бластера, — предназначена для уничтожения оружия. На тот случай, если нет другого выхода. Потому что ни при каких условиях наше оружие не должно попасть в руки ваших военных. Но…

— Но человек, нажавший кнопку, погибнет? — спокойно уточнила Ласкьяри.

— Да.

— Научите меня стрелять.

Два дня, а точнее, две ночи спустя в темноте, бесшумно и осторожно, из Столицы выскользнул консульский автомобиль и понесся по шоссе в сторону Желтого залива — с такой скоростью, которая вряд ли могла даже присниться его конструкторам. За рулем сидел инспектор Даниил Петрович Ольшес, а рядом с ним — дочь первого министра Тофета госпожа Ласкьяри.

Первым заговорил Ольшес:

— Ласкьяри, вы не могли бы мне объяснить, почему в тот день, когда вы принесли нам пропуска в Столицу, вы нас вывели через сад? И почему за нами постоянно следили во время прогулки?

— Вот как? — Ласкьяри повернулась и всмотрелась в Ольшеса, пытаясь увидеть выражение его лица, но было слишком темно. — Вы заметили? Значит, этих людей нужно уволить.

— Нет-нет, — поспешил объяснить второй помощник консула. — Заметил только я, я один, и не потому, что они плохо работали.

— А… это другое дело. Но вас сопровождают на каждой прогулке. Обычная мера предосторожности.

— Не лгите.

Ласкьяри тихонько засмеялась:

— Господин Ольшес, я не знаю, как себя чувствуют другие в вашем присутствии, но мне с вами говорить легко. Мне нравится, когда меня понимают сразу и однозначно, и мне кажется — не сочтите за проявление повышенного самомнения, — мне кажется, что и я понимаю вас. Во всяком случае, в главном.

— В таком случае вы должны ответить.

— Разумеется. У нас есть… как бы это выразить поточнее… Группа людей, которые хотели бы захватить вас. Им все равно, как идти к цели.

— И они намерены предъявить ультиматум Правителю?

— Не Правителю. Федерации. Вашим соотечественникам. Вы ведь… ну, эта ваша идея добра, она так хорошо выражена в ваших фильмах, что эти люди сделали вывод: если вы будете в их руках, то федерация даст все, что угодно, лишь бы выручить землян из беды. Именно те люди ждали вас на площади в тот день.

— И уж конечно, они потребовали бы оружие?

— Я же говорила, что мы с вами понимаем друг друга.

— Но зачем оно им?

— Это трудно объяснить прямо сейчас, господин Ольщес. Но, думаю, через некоторое время вы сами все поймете. После нашей поездки.

— Возможно, возможно… Я вот о чем хотел бы вас спросить, Ласкьяри. Вы — лично вы — считаете, что их цель разумна? Вы ведь наверняка знаете, в чем она состоит, да?

— Знаю. Что касается разумности… ну, может быть, кое в чем они и правы. Давайте и об этом поговорим позже, хорошо?

— Хорошо. Но неужели только заговорщики изобрели такой оригинальный ход — получить оружие путем захвата заложников? В правительстве никто не додумался до того же самого?

— Не исключено.

— Так. Ну, а заговорщики, наверное, желали бы с помощью нашего оружия захватить власть в То-фете. А право такое у них есть?

-С вашими бластерами они прекрасно обошлись бы и без права на власть.

— Вас не затруднит объяснить мне смысл этого выражения?

— Не затруднит. Только попозже. Впрочем, мне почему-то кажется, что вы и сами давно все знаете. А если нет — то, надеюсь, узнаете очень скоро.

— Я тоже надеюсь.

Небо впереди, над холмами, начало светлеть, переливаясь бликами, отдаленно напоминающими северное сияние, — но гораздо больше это было похоже на таинственный зеленоватый свет, заливающий «Вид Толедо». Ольшес, не задавая пока вопросов, искоса посматривал на девушку, сидящую рядом с ним, — в бледно-зеленом свете, рассеивающемся вокруг, Ласкьяри выглядела еще моложе и в то же время старше, и Даниил Петрович никак не мог сообразить, отчего возник такой странный эффект. Ласкьяри замерла, напряженно вглядываясь в горизонт, и казалось, временами даже переставала дышать.