В конце концов, когда Блез медленно опустился на ее съежившееся тело, в ее мозгу мелькнула глупая мыслишка: мы без зазрения совести убьем женщину. Но Идеал не позволит нам ее изнасиловать. И чье общество более невинно? Человеческое или таксианское?
Это все длилось и длилось. Блез намеренно сдерживал развязку. То жестко наваливался на нее, то легкими поцелуями пощипывал груди, губы и уши.
Где-то в средине этого испытания Тахион взмолился:
– Пожалуйста, Блез, пожалуйста.
– В чем дело, дедушка? – мягко напевал Блез ей в ухо.
– Не мучай меня больше. Верни мне мое тело. Отпусти меня.
– Ты все еще слишком горд, дедуля. Ты все так же отдаешь приказы, даже если говоришь «пожалуйста». Попроси хорошенько, деда. Умоляй.
Блез откатился от нее и встал.
– Отпустите его.
Парни отпустили ее.
– А теперь становись на колени, дедуля, и умоляй.
Тах стала на колени. Она смотрела вниз, на босые ноги Блеза. Под ноготь большого пальца забилась грязь. Каким-то извращенным, причудливым образом это вызывало в ней отвращение. И она поняла, что самоуничижение не успокоит демона, стоящего перед ней. Она вскочила на ноги и плюнула Блезу в лицо. Легкий вздох, словно порыв ветра, прошелся по рядам наблюдающих подростков. Ошеломленный Блез поднял руку и вытер плевок. Изучил свои пальцы. Его лицо было пустым, бесстрастным. И вдруг отвратительная гримаса исказила его, и он ударил ее тыльной стороной ладони. Она перелетела через всю комнату и врезалась в дальнюю стену.
Блез снова был на ней. На этот раз, войдя, он принялся нещадно бить ее по лицу и голове. Его семяизвержение, когда оно наступило, было словно горячий прилив, затопивший ее изнасилованное тело. Блез дал ей еще одну последнюю затрещину, но сексуальная разрядка, казалось, выплеснула его ярость. Даже не взглянув на нее, мальчишка встал и оделся. Он и его окружение покинули камеру.
Очень долго Тахион просто лежала на полу.
Стивен Лей
Искушение Иеронима Блоута
Через две недели я попытался ее вытащить. Я знал, что с Блезом говорить бесполезно, так что даже не пытался. Но я знал его мысли. Я знал, что он питает некоторое уважение к Прайму, даже благоговейный страх перед человеком, который способен создать джампера, но в которого нельзя перепрыгнуть. Я попытался начать отсюда.
Я должен был. Мало того, что я слышал мысленный голом Тахиона. Но теперь… теперь она являлась мне во всех моих снах. Я видел ее каждую ночь. Она ждала меня, терпеливо ждала.
Это причиняло боль. Я хотел схватить Блеза и задушить этого ублюдка.
Я попытался. Правда. Я поговорил с Праймом – Лэтхемом.
Лэтхем сложил руки поверх новой пары докерсов. Зельда позади него принимала позы с обложек журналов о бодибилдинге. Он ждал, наполняя свой разум старыми контрактами и юридическими справками, так что мне было трудновато понять, о чем же он действительно думает.
– Я занятой человек, губернатор, и я не могу оставаться здесь слишком долго, – сказал он. – Чего вы хотите?
– Мне нужна ваша помощь, – сказал я ему. – Блез сделал нечто глупое и опасное. Я полагаю, вы знаете, о чем я, или мне послать вам картинку некоего рыжеволосого пришельца, который против своей воли был подвергнут операции по смене пола? – Я послал ему усмешку. – Когда-то я весьма неплохо рисовал. Я мог бы нарисовать вам такую картину.
Лэтхем лишь моргнул. Сухой язык контрактов в его голове расступился ровно настолько, насколько требовалось, чтобы он мог заговорить – он действительно очень хорошо умел прятать свои мысли.
– То, что делает Блез, – это его забота, не моя, – сказал он.
Он выдал мне улыбку трески. События последнего месяца тяжело дались Лэтхему, но он все еще держал свою ледяную маску, лишь слегка растрескавшуюся по краям.
– Похищать Тахиона было глупо, – продолжил я. – Даже если бы Блез не притащил своего деда сюда, я бы сказал то же самое. Полагаю, глупость – в природе Блеза. Конечно, Тахион и сам совершал кое-какие глупости – вспомнить хотя бы Хартмана, но в конце концов, джокеры обязаны ему очень многим. Я не хочу, чтобы он пострадал.
Зельда фыркнула.
– Почему, – спросил Лэтхем, – я вообще должен что-то делать?
– Потому, – сказал я, немного растерянный от того, что он задает такой вопрос, – что такой человек, как Тахион, не заслуживает того, что Блез делает с ним. – Для меня это было совершенно очевидно.
Лэтхем просто поджал губы и кивнул. Тихо выдохнул.
– Симпатия, – сказал он наконец, – гораздо более глупый мотив, чтобы сделать что-либо, нежели месть. – Он подождал. – Мне так кажется.
Тогда я выложил все остальное.
– Слушайте, вы можете не делать этого из элементарной порядочности, раз уж вас это оскорбляет. Сделайте это потому, что Блез значительно усложняет ситуацию для джокеров. Вы слышали новости. Буш сказал Конгрессу, что рассмотрит восстановление законов для экзотиков, если под это будет подведена законодательная база. Суды прессуют любого джокера, обвиняемого в каком-либо преступлении. Два государства уже приняли законы об обязательной стерилизации носителей вируса дикой карты. Статьи и газеты полны злобы и ненависти. Джокертаун превратился в полицейское государство, и Кох кричит: «Нет толерантности и нет издевательским законам, для незаконных пришельцев, захвативших нашу собственность» – его речи всегда имеют успех. Джамперы запугали и вооружили против себя весь город. Келли не сможет долго выдавать себя за Тахиона. Захватив кого-то настолько известного, они заставят власти обратить внимание на мой Рокс.
Зельда саркастически поджала губы. Лэтхем просто сидел, сцепив пальцы под подбородком.
– Я знаю вас, Прайм, – продолжил я. – Вы неплохо скрываете свои мысли, когда сидите здесь, передо мной, но не всегда. Я знаю все, что знаете вы. Все, что мне нужно, – шепнуть Цаплям пару слов или, может быть, просто сказать властям, что некий известный столичный адвокат… – я оставил предложение незавершенным.
Зельда стала внимательной и напряженной. Правовой сценарий в голове Лэтхема раскрошился как папиросная бумага. В его мыслях все было ледяным. Таким ледяным!
– Разрешите мне дать вам один совет, губернатор, – сказал он так же мягко, как и всегда. – Никогда не блефуйте с шантажом. Это очень слабый ход.
– Это не блеф. Я сделаю это. Уверяю.
Лэтхем почти улыбнулся, а охрана вокруг подобралась. Он посмотрел на них, медленно, спокойно, потом посмотрел на меня. Его руки не двигались. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и разум его оставался пуст.
Это напугало меня больше, чем все, что он мог бы сказать.
Я не мог этого сделать. Он был прав. И Кафка тоже был прав: блеф – это действительно опасная игра.
