Она провела несколько минут, рисуя себе эту сцену. Образы смерти и разрушения возымели крайне успокаивающий эффект. Тах снова легла на спину, она решила, что, несмотря на сорок пять лет, проведенных на Земле, она все еще оставалась таксианцем до кончиков пальцев.
Она шла по горам. Горы казались таксианскими, но небо было земным. Летающая рыба скользила по верхушкам темных сосен словно необычный китайский воздушный змей, но по какой-то причине ее это не смущало.
– Считается ли это встречей? – спросил голос молодого человека.
Тах поискала источник звука, но не увидела ничего, кроме травы, цветов, деревьев и этой чертовой рыбы. Она заметила, что на вершине одного из холмов внезапно появился замок.
– Полагаю, да, – осторожно ответил Тахион.
– Хорошо. Я всегда хотел встретиться с тобой, но мне хотелось, чтоб ты держалась подальше от этого места. Тебе тут нравится?
– Здесь очень… мило.
Она дошла до бурного потока. Вода неслась, со звонким смехом расплескиваясь о скалы и огибая гигантские серые валуны, присевшие на корточках в центре русла. Тах не смогла удержаться. Подняв длинные юбки, она легко прыгнула с камня на камень, чувствуя ледяное, обжигающее прикосновение пены к лицу и рукам. Она быстро взобралась на спину гранитного бегемота. Шум воды был очень громким, и туман от порогов время от времени целовал лицо Тахиона.
– Так кто же ты? – спросила Тахион с нарочитой небрежностью, вынимая серо-зеленый лишайник из расщелины в скале.
– Друг.
– У меня нет друзей тут. Все мои друзья живут в другом мире, в другое время.
– Я здесь. И я реален.
– Ты голос ветра. Шепот облака. Лепет воды. Сонное порождение обезумевшего разума, – она поежилась и обхватила себя руками. Длинные газовые рукава цвета морской волны зацепились за грубую поверхность камня. – Верни мне мой мир. Я не могу жить в безумии, каким бы приятным оно ни было.
И вдруг она вновь оказалась в своей клетке. Тьма давила со всех сторон, жесткий бетон леденил ее голый зад.
– Да, – сказала она, всхлипнув. – Это реально.
– О, принцесса. Мне жаль. Я помогу. Я клянусь тебе, я помогу.
Она проснулась с пылом этого обещания, все еще звучавшего в ее голове.
– Что ж, друг, не хочу показаться циничной, но я поверю в это, когда увижу, – выкрикнула она громко.
Что-то в звуке показалось ей неправильным. Окошко для еды загремело, как галька в банке. Звук был такой, словно гравий раскатывают по дороге. Свет ударил в глаза как копье, и слезы покатились по щекам. Отчаянно прищурившись, она разглядела в этом свете человекоподобную форму. А затем в ноздри ее ударил запах. Запеченная курица. Слюна мгновенно наполнила рот.
Тах поднялась на ноги, забыв о наготе, поглощенная близостью пищи. Теперь, когда она была ближе, она узнала силуэт человека. И силуэт этот мог принадлежать только Арахису. Его кожа была затвердевшей, сморщенной, словно арахисовая скорлупа – так он получил свое прозвище. Его глаз почти не было видно в чешуйчатой маске лица. Одна рука отсутствовала, и Тах заметила, что на обрубке висела блузка и пара джинсов. Арахис попытался наклониться, чтоб опустить поднос. Тах подскочил к нему, чтобы помочь и не дать джокеру опрокинуть этот чудесный банкет.
– Спасибо, док, – его голос походил на скрежет. Загрубевшие губы едва могли двигаться. – Я принес вам немного еды и одежду, но вы должны есть быстро, чтобы он не узнал.
Тахион не упустил ни легкое ударение, ни то, как нервно сверкнули глаза джокера, когда он оглянулся через плечо. Итак, все боятся Блеза. С ее стороны это не было бесхребетностью.
– Выпусти меня, Арахис, – сказала Тах, натягивая джинсы.
Малоподвижная голова качнулась.
– Нет, мы должны быть осторожными. Он сказал, мы ходим по лезвию, – другая интонация на этот раз. Интонация уважения.
– Кто? Кто это? – она застегнула последнюю пуговицу на блузке и почувствовала, как возвращается уверенность в себе, словно нарастает вторая кожа. Удивительно, что отсутствие одежды способно сделать с самообладанием человека.
Взгляд Арахиса нервно заметался.
– Я и так уже слишком много сказал. Ешьте, доктор, ешьте. И он поможет. Он помогает всем нам.
Тах присела и разделила мясо курицы изящными тонкими пальцами. Она ела быстро, маленькими порциями, но осторожно, чтоб оценить возможности организма. Слишком много еды, слишком быстро появившейся в желудке, – и у нее будет желудочный спазм, а было бы расточительством выблевать все это роскошество. На тарелке нашелся помидор. Она впилась в него, сок потек по подбородку. Насытившаяся впервые за много недель, она вздохнула и качнулась на пятках.
Она, казалось, расслабилась. На самом деле она оценивала расстояние между Арахисом и дверью. Проверяла силу собственных мускулов. Внезапно она распрямилась и бросилась к выходу. Но недели в заключении взяли свое. Она неуклюже пошатнулась на ватных ногах. Ребристая поверхность руки Арахиса больно ударила в лицо, отбрасывая ее обратно.
От смущения он начал заикаться.
– Мне жаль. Мне так жаль, док, но вы заставили меня. Мне нужно думать о других. – Арахис схватил лоток и сбежал. Звук захлопнувшейся двери внес мрачную завершенность. Тахион заплакала.
Погоди, погоди, любовь моя.
Это была телепатия. Но телепатия, подобная едва заметной тени в темноте, словно свет светлячка на периферии зрения, отзвук музыки в дуновении ветра. Она обеими руками потянулась за этим едва уловимым ощущением.
– Помоги мне! – закричала она громко.
Я тебя не оставлю.
Контакт был разорван, но искренность этого обещания согрела Тахиона словно уютные объятия. Кому-то было не все равно.
С пробуждающимся удивлением она погладила материал блузки. Шелк. Вот насколько было не все равно ее мистическому покровителю.
– Спасибо. Спасибо! – прошептала она в темноту.
Когда он улыбался, он смотрел вниз и в сторону. Это придавало ему коварный кошачий взгляд, который всегда заставлял Тисианна смеяться. Когда Шаклан смотрел так, это значило, что вся работа будет отложена в сторону, а впереди их ждет какое-нибудь развлечение.
– Папа, куда мы идем?
– Плавать по льду.
– Но мне уже пора спать, и я голоден… и замерз.
– То, что ты увидишь, стоит больше, чем сон.
Руками он обхватывал шею отца, а мех и кружева на горле старика щекотали нос Тиса. Он чихнул. Звук смешался со стуком каблуков по мраморным плитам пола.
Северное сияние плясало, словно украшенное драгоценностями покрывало встряхивали на фоне усыпанной звездами черноты ночного неба. Было очень холодно, и каждый вздох царапал, словно грабли скребли по легким. Ледник, что венчает пик Да’шалан, трещал и стонал. Хруст снега под ногами, да изредка кашель телохранителей. Тис держал глаза закрытыми, зарывшись лицом в шею отца. Шаклан пах амброй и мускусом, и резким, едким запахом пороха.
