Продолговатые, похожие на туннели здания обветшали. Необычной формы окна напоминали глаза слепца, обращенные к небу. Заглядывая внутрь, мы видели остатки домашней утвари, но не рискнули рассмотреть их повнимательнее — дома вот-вот могли обрушиться.
Еще одна загадка… Но доктор тогда не дал нам поразмыслить, он торопил Хольста к реке. А теперь, попробовав воду, казалось, успокоился, но стал еще неразговорчивее.
— Итак, что будем делать дальше?
— В нашем распоряжении только день, — решительно сказал Хольст. — Вечером вылетаем обратно на базу. Во-первых, я дал обещание начальнику экспедиции, во-вторых, у нас на исходе горючее.
— Как же мы используем последний день? Доктор, что ты на это скажешь?
Доктор предложил спуститься пониже над территорией завода и внимательно приглядеться ко всему, что может хоть как-то навести нас на правильный след.
— Если мы сейчас не выясним, в чем здесь дело, то всем нашим догадкам грош цена.
Я сел за штурвал, доктор пристроился рядом. Дископлан повис метрах в двадцати-тридцати над заводским двором, где было полно тристанцев. Никто из них не поднял головы.
— Так и в самом деле можно поверить, что они работают без всякого принуждения, — заметил я.
— И без принуждения, добровольно, покинули свои города? — тут же отозвался доктор.
— А что, если весь секрет кроется в определенном ритме работы? — произнес сидевший позади Хольст. — У нас на Земле привычное чередование: четыре с половиной дня работаем, два с половиной дня отдыхаем. А здесь, возможно, работают… ну, скажем, полгода без перерыва, а потом на полгода отправляются отдыхать?
— А тем временем их жилища превращаются в развалины? — с иронией сказал доктор.
И эта гипотеза отпала.
Мы летели над каналом.
— Смотрите!
Сделав круг, мы спустились ниже. Прямо под нами двигались какие-то транспортеры, по шесть в ряд, и на них были установлены те самые прозрачные, словно из стекла, изделия, которые мы уже видели, и еще какие-то предметы, которые мы с ходу не успели рассмотреть. Нас заинтересовало другое: все транспортеры с берета вела прямо в воду. Изделия медленно исчезали в ней, легкая зыбь… н все! По крайней мере нам так казалось.
— Бесцельный труд?!
— А что еще? Видимо, общество находится на пороге полнейшего распада. По инерции производство все еще работает прежними темпами, хотя изделия уже никому не нужны, сбыта нет, продукты труда уничтожаются и производятся новые.
— Но сколько все это может продолжаться? — спросил доктор.
— Кто знает.
— Бесцельная работа, говоришь? Но это нелепо! Труд не может быть бесцельным. И вообще маловероятно, чтобы мы подоспели именно к этой последней фазе кризиса тристанского общества.
— И все же… — начал Хольст.
— Ты хочешь сказать, у нас не хватает нити, которая… продолжил я.
— Времени у нас не хватает, вот что! — возбужденно воскликнул доктор и встал. — Времени, черт подери! Хольст, дай мне еще два-три дня!
— Мы и так торчим тут уже трое суток! Если мы не найдем разгадки…
— Ты умышленно не желаешь ее замечать! — накинулся на него доктор. — Разгадка здесь, она у тебя под носом!
— М-да, что же делать? Не вернуться вовремя на базу значит вызвать там переполох. Если они пошлют за нами спасательную экспедицию, совсем ненужную, это будет непростительной потерей времени…
С минуту мы молчали. Хольст обдумывал предложение доктора. Я вел дископлан вдоль канала. Для чего же все-таки нужен этот канал? На берегу виднелись какие-то продолговатые, похожие на ангары постройки, но сверху определить их назначение было невозможно. Я заметил еще один транспортер, спускающийся в воду. Потом мы увидели канал, еще не заполненный водой, в котором, словно муравьи в муравейнике, копошились тристанцы. Новый канал прокладывали почти перпендикулярно тому, над которым мы летели.
— Попробую все-таки связаться с базой, — решил наконец Хольст и направился к рации. Доктор последовал за ним. Я бесцельно кружил над гигантским заводом, опасаясь спуститься пониже, чтобы не задеть провода.
Связь с базой не ладилась.
— А ну-ка, взгляни, в чем дело, — окликнул меня Хольст. Ты знаешь этот приемник лучше.
— А я сяду за штурвал, — предложил Марлен.
Я уступил ему место и подошел к доктору и Хольсту. Рация работала исправно, но на экране были сплошные полосы помех. Сквозь шум и треск с трудом пробивался какой-то сигнал, по-видимому, позывные нашей базы, но такой слабый, что у нас не было в этом никакой уверенности.
— Нет, дело не в расстоянии. Похоже, кто-то умышленно глушит связь…
И мы снова склонились над приемником. Неожиданно дископлан резко качнуло и мы повалились друг на друга.
— Марлен, ты что, с ума сошел?!
— Извините, — сказал Марлен, — меня испугала эта вспышка.
Мы устремились к нему. Дископлан снова спокойно парил над местностью, внизу сновали группы тристанцев.
— Какая вспышка? О чем ты говоришь?
— Это были шары… — сказал Марлен, круто набирая высоту. — Те самые, которые у входа… Я загляделся на них, и вдруг они вспыхнули и снова погасли.
— Немедленно смените его! — неожиданно крикнул доктор и стащил Марлена с кресла пилота.
Я занял его место.
— Выше! — скомандовал доктор.
Я стал набирать высоту.
— Еще выше!
— Все равно уже поздно, — скучным голосом произнес Марлен.
— Что за чушь! О чем ты?
Марлен махнул рукой.
— Спускайтесь и сдайтесь на милость победителя, — без всякого выражения сказал он. — Не все ли равно? Рано или поздно…
Доктор снова стал самим собой. Живой, энергичный, он не выпускал Марлена из своих рук, быстро и деловито измеряя его давление, щупая пульс, проверяя нервные реакции. Марлен покорно подчинялся всем его требованиям.
Я почувствовал волнение. Что-то глухо гудело… это работали двигатели… Ах, да, ведь мы набираем высоту! Движимый смутным беспокойством, я поглядел вниз. Строения под нами становились все меньше, канал тянулся блестящей лентой, облачная завеса ширилась, контуры расплывались…
Хольст присел рядом, взглянул на альтиметр, затем на меня.
— Правильно, — строго сказал он. — Так держать!
Мы вышли из облачной завесы; стало светлее, материк внизу скрылся в облаках, куда ни глянь — только серое небо.
Хольст пристально смотрел вниз.
— Ты думаешь, это было нападение? — спросил я.
— Не сомневаюсь!
Я оглянулся. Марлен сидел в глубине кабины, вид у него был вполне нормальный, только взгляд, устремленный в пространство, выражал полное безразличие.
