За спиной у него – Влад вздрогнул – появилось лицо. Крупные мазки бликовали в белом глупом свете фонаря; на холсте был изображен щуплый молодой человек с маленькой остроконечной бородкой.
– Кто это? – механически спросил Влад.
Ведрик повернулся всем телом. Прикрыл глаза от слепящего света:
– Это я… это не ваше дело. Это мой портрет, ясно вам? Мой портрет тоже мне не принадлежит по закону?!
В лице молодого бородача было что-то – неуловимое – от Фрола Ведрика, квадратнолицего и рыхлого. Юноша мог бы приходиться Ведрику племянником, например.
– Немудрено, – тихо сказал Влад. – Немудрено, что она не узнала…
– Она не узнала?!
Ведрик нырнул под луч фонаря. Что-то упало с грохотом; темная тень шарахнулась в сторону. Метнулся луч; упал на пол фонарь. Ведрик ушел от Богорада, попытавшегося его ухватить – и ссыпался вниз по лестнице; оттуда сразу же донесся его отчаянный крик – и короткие неразборчивые реплики нескольких мужских голосов.
– Кто там? – быстро спросил Влад.
– Полиция, – пояснил Богорад, поднимая фонарь. – Все, ему не отвертеться. Можете спокойно спать, господин Палий… Жизни госпожи Анжелы Стах ничего не угрожает.
Владу почудилась ирония в его голосе. Он хотел ответить – во-первых, поблагодарить. Во-вторых, попросить извинения за то, что так глупо проговорился; в третьих, попытаться объясниться. Объяснить, что Анжела… Что она…
Но он не успел.
Луч фонарика уперся в темный холст. С холста – из темноты – смотрела дерзкая, веселая, живая и сильная женщина. Влад узнал ее сразу – хоть она и была на десять лет моложе, хотя и была преображена авторским видением Соника… Самсона Ведрика, который каждый мазок клал, любуясь. Свет, тень, движение, дыхание, жизнь…
– Ну что ж, вполне пристойно, – сказал Богорад за его спиной. – Неплохая работа, правда?
Влад не ответил.
В душной мастерской ему померещился запах лета и апельсинов.
* * *
Сполохи многочисленных фотовспышек дробили этот вечер на множество кадров. Никто не существовал сам по себе – все позировали, непринужденно и с удовольствием. Дамы в вечерних платьях; шлейфы дорогих запахов, петлями заплетающиеся в воздухе; бриллианты на высоких напудренных шеях, сплошная чернота смокингов и строгих пиджаков, яркие галстуки, старомодные бархатные «бабочки» под накрахмаленными острыми воротниками, белые зубы, отражающие свет люстр, сотни блестящих глаз – все это виделось Владу не привычной «видеолентой», а стоп-кадрами, замершими картинками, выхваченными из жизни при помощи беспощадных белых сполохов.
Он устал. Анжела – ни капли. В бордовом вечернем платье, обнажающем шею и плечи, она чувствовала себя так же легко и непринужденно, как в собственной коже. Влад видел, какими взглядами ее провожают мужчины и какими – женщины. Нет, Анжела не умела быть незаметной.
Перед началом фильма съемочная группа поднялась на сцену; Влад тут же ослеп от света прожекторов и не видел ничего, кроме узора кровеносных сосудов на внутренней стороне собственных век. Он кланялся в грохочущую аплодисментами пустоту; потом его легонько подтолкнули к микрофону, похожему на обтянутый поролоновой перчаткой боксерский кулак. Влад улыбнулся, по-прежнему ничего не видя, и сказал куда-то прямо перед собой, как он рад сегодняшней премьере, как будет счастлив, если Гран-Грэм обретет счастливую экранную судьбу, и еще что-то в том же духе, милое, доброжелательное и ни о чем.
Спустившись в зал, Влад не сразу нашел свое место, поскольку после атаки прожекторов на его глаза обычное освещение показалось черным, как южная ночь. Анжела в конце концов буквально поймала его за руку; Влад сел рядом. Всякий свет в зале окончательно погас, и в этой темноте обнажился – как красавица, с шелковым шорохом, – экран.
– Чего ты боишься? – спросила Анжела, приблизив губы к самому Владову уху. – Успокойся…
Влад сидел, мертвой хваткой вцепившись в подлокотники, ощущая себя космонавтом на испытательном стенде.
Начался фильм.
Начались пейзажи, подернутые дымкой горы, подернутые дымом леса. Нарочито неподвижные группы высоких фигур перед огромными варварскими кострами, глубокие характерные лица с написанной на них суровой биографией, история тролленыша-полукровки, подброшенного в пещерный город…
Влад был бы благодарен, если бы ему показали фильм – впервые целиком показали – вне этого зала. Вне толпы в смокингах и вечерних платьях. Просто оставили бы наедине с неродным ребенком, подкидышем, похожим – и непохожим на Владово представление о том, как надо снимать «Гран-Грэма». Зал мешал ему; ему казалось, что он принимает роды на рыночной площади. Ему казалось, что весь зал смотрит ему в затылок.
В какой-то момент он даже обернулся; на всех лицах лежал отблеск экрана, во всех глазах отражался полутролль, и только ближайшие соседи, сидящие прямо у Влада за спиной, удивленно на него покосились, не понимая, почему это господин сценарист посреди фильма вертит головой.
– Ты чего? – спросила Анжела, щекоча Владово ухо теплым деликатным дыханием.
Он не ответил.
На финальных титрах начались аплодисменты; Влад помнил, как они с Анжелой шли по широкому коридору из аплодирующих, улыбающихся, довольных жизнью людей, и время от времени чья-нибудь рука касалась его локтя как бы дружески – но на самом деле желая приобщиться, оторвать кусочек густой и плотной ауры всеобщего внимания, которая, наверное, и называлось «славой». Во всяком случае, многие люди представляют ее именно так – море заинтересованных, восторженных, жадных взглядов, прикосновения, вспышки, улыбки…
Складки на мягких коврах. Влад споткнулся – завспыхивали камеры. Завтра все центральные газеты разразятся рецензиями, половина из них будет розовыми, а половина желтыми. Кое-где Влад увидит себя на фото – прямого, как палка, стоящего на сцене, ослепленного прожекторами. Или в неловкой позе, споткнувшегося. В зависимости от содержания рецензии…
Их с Анжелой путь лежал в фуршетный зал – где уже толпились газетчики, где через минуту будет сказан первый тост. Влад не любил банкетов, он знал, что после второго бокала уйдет, и заранее предупредил об этом устроителей – но его тем не менее будут просить остаться, надувать губы, изображая обиду, набиваться в спутники, тыкать в лицо микрофоном, спрашивать, жевать, пить, спрашивать, восторгаться, ругать, шипеть, жевать, спрашивать…
Анжела – вот кто чувствует себя, как птица в небе. Вот кому нравится внимание, вот кто болтал бы с газетчиками до утра – но тем не менее уйдет после второго тоста, безропотно следуя за Владом. Но пока – пока есть время, она смеется, пьет, кивает в ответ на приветствия…
