- Что, если нам попытаться? - задумчиво произнес Жора, но так до конца и не сформулировал свой вопрос.
Затем мы ели суп из крапивы (Ирина постаралась!) - похлебка, вкус которой невозможно забыть.
- Ммм! - мычал Жора, - как вкусно!
Я тоже суп нахваливал. Яичница с кружками поджаристой «московской» исправила первое впечатление. А чашечка кофе на десерт доставила истинное наслаждение.
Жора закурил и уселся в кресло-качалку.
- Скажи мне, - сказал он, кашлянув, - ты, и правда, не-е-е?..
Он всегда начинал разговор об этническом оружии с вопроса.
- Я сбегаю к озеру, - сказал я, чтобы этническое оружие вдруг не выстрелило. На кой оно мне?! Сказать откровенно - мне было достаточно Азы с нашим клоном, имени которого я так и не узнал. Гуинплен!.. Это было прозвище, кличка, но не имя. Как же назвала его Аза?..
- Сбегай...
- Я думаю, что...
- Хорошо думаешь, - сказал Жора, - ладно - беги к озеру, купайся.
Жора знал мое отношение к войне, к любому оружию, тем не менее время от времени тестировал меня: не изменил ли я мнение? Я не изменил.
Уже по дороге домой мне впервые пришла в голову мысль, что я занят не своим делом. Я как раз швырял прошлогодние сосновые шишки, пытаясь метров с десяти попасть ими в ствол огромной корабельной сосны. Но шишки летели мимо, и только когда эта мысль вдруг упала на голову, я поразил - наконец-то! - цель. Мне показалось, что сосна вот-вот рухнет... И еще был один вопрос, на который все это время я не мог найти ответа: что делала Аня тогда, в том далеком темном ночном подвале? И зачем приходил туда Юра? А оружие - так на кой мне оно?! Тут бы и Тина меня поддержала!
- Ты и в самом деле никогда не думал об этническом оружии? - спрашивает Лена.
- Всегда.
Надо сказать, что в Москве я скучал без своих ребят, даже будучи с Жорой. Состояние было такое, будто ты потерял ногу или руку, ослеп на один глаз или оглох на одно ухо, будто из тебя вытащили жилы... К тому же меня просто допекала мысль о клонировании. Самого себя или кого-нибудь из своего обширного банка: Тамары, Юры, Шута, даже Жоры или его генерала, успевшего наследить своими курчавыми волосами, не говоря уж о следах пальцев, которыми он щупал все, что попадалось под руку. Он как раз был из тех, кто не поверит, пока не пощупает, не понюхает, не возьмет на зуб. Впрочем, зачем мне нужен был клон военного? Генерал - это генерал, это узкий профиль деятельности. Чистейший исполнитель. Сигнал - рыба, сигнал - рыба... Так воспитывают рефлекс Павлова у животных, например, у дельфинов. Помню, когда Архипов привез нас - Жору, Лесика и меня - летом на биостанцию в Кара-Даге, мы не могли оторвать глаз от этих красавцев, которых с рук кормила белокурая аспиранточка из МГУ. От ее красоты мы вообще слепли. Потом, вечером, они с Архиповым (часто до утра) обсуждали результаты эксперимента. А мы втроем только облизывались. Но больше всего на свете меня привлекала мысль о гетерогенном геноме. Я не верил, что Аза - моя последняя попытка создания человека, скажем так, хорошо управляемого феноменологически, и, как мечта и надежда, - человека совершенного: Homo perfectus или perfectum, я до сих пор не силен в латинских окончаниях.
- Perfect - это обыкновенный английский, - заметила Лена.
- Все равно. Так вот: я жил этой мечтой!
Путешествие к морю на автомобиле - эта идея пришлась Юле по душе.
- Как ты себя чувствуешь? - моя забота о ней выглядела трогательно. Я и в самом деле заботлив.
Я еще не знал, где мы остановимся: все равно.
- Не рассчитывай на то, что я подарю тебе легкую жизнь.
Она смотрела перед собой и, не поворачивая головы в мою сторону, произнесла:
- Я не ищу легких путей и давно уже надеюсь только на себя.
Отсюда не видно той горы, мы еще не проехали через тот тоннель. Но уже видели море, его сверкающую серебром бесконечность, дальнюю дымку...
Полуденная жара. Когда двигатель выключен, слышно как трещат цикады. Тем не менее ощущается свежесть хвои.
В Йоханнесбурге Всемирный саммит ООН по устойчивому развитию собрал шестьдесят пять тысяч представителей из ста восьмидесяти девяти стран мира. Почему же я здесь?
Никому и в голову не придет меня разыскивать, и это радовало. Чего мне недоставало во всех этих побегах и перебежках - моих книг. Две-три книжки я всегда беру с собой, хотя они и зачитаны до дыр.
- Какие? - спрашивает Лена.
- Ты же знаешь... Я их время от времени меняю... Скажем, Дюрренматт... Всегда Чехов, его рассказы... Теперь вот Бхагавад Гита. Юля настояла... А с некоторых пор вот этот томик стихов...
- Кто это?
- Тинка... Ты же знаешь.
Здесь крутой поворот, видимость ограничена, поэтому машины едут медленно и, конечно, я это вижу - она не может не привлечь внимание проезжающих. Мне это льстит, я даже горд этим.
Я еще раз отметил про себя, что у нее очень красивые ноги. Мне, конечно, доводилось видеть ноги и подлиннее.
- Смотрите, смотрите!..
Она вдруг обнаружила кустообразное деревце, сплошь усеянное разноцветными лоскутками, - туристский знак желания вернуться сюда снова. Для меня это не открытие, я знал, где остановиться.
- Привяжем и наши ленточки...
Я расценивал это, как признание того, что ей путешествие нравится, и мне ничего не оставалось, как разорвать надвое свой носовой платок.
Теперь я придерживал ветку, чтобы ей удобней было привязать свой лоскуток - явить миру свое желание.
- А вы?
Вопрос задан как свидетельство того, что она хотела бы, по крайней мере, еще раз, побывать здесь со мной.
Привязывая свой лоскут, я не искал глазами те тесемки и тряпочки, которые мне уже приходилось здесь оставлять.
Помню, мы с Тиной... Нет-нет, никаких воспоминаний! Я же дал себе слово! Тина... Ти... Я ведь помню каждую её строчку!
...ты мой бешеный драйв, мой безумный мотив, моя утренняя сюита,
Ты открыт для меня, я на тысячи кодов закрыта...
Я пытался открыть, разгадать её код. Протиснуться в эти ее спирали ДНК - нити жизни... Чтобы рассмотреть изнутри эти механизмы, колесики часов...
... на тебе микросхемой все изгибы меня, биополе,
я ловлю этот запах - воли, страсти, сомнений и соли...
Запах страсти и соли... А как могут пахнуть сомнения? Я принюхивался...
... этот общий накал до кипенья свирепого крови,
ты еще не устал от побегов в любое с любовью?..
Я даже спрашивал себя: как можно бегать в это пугающе-нераспознанное «любое»? С любовью!.. Да-да, именно так - как?!
Милая, Ти! До сих пор не могу взять в толк, что заставило нас...
... я пою как струна от малейшего: ласки и ветра,
намотай на кулак гриву цвета осеннего ветра...
Да наматываю я, наматываю на все свои кулаки вот уже...Господи, сколько же лет я гоняюсь за тобой по этому безучастному свету?! Чтобы услышать твое едва слышимое - «разрешаю...».
Значит, запрет снят! Значит, я продолжаю препарировать тебя! Твою жаркую плоть, свирепость твоей закипающей крови...
Душу... Дух... И главное - дух!..
Значит, я...
- Вы не ответили, - говорит Юля.
Для меня важно и это: я сюда вернулся.
Видимо, в этих тесемочках и лоскутках что-то есть.
Уже, сидя в машине, она задает свой вопрос еще раз:
- И что же там, в этом медальоне?
- Волосы, - сказал я, - мои волосы...
- Волосы?
Почему это ее так удивляет? Ведь это не только волосы, это и моя ДНК на случай, если вдруг...
- Если вдруг что? - спрашивает Лена.
- Например, новый потоп.
Значит, ее «разрешаю» дает мне еще один шанс немыслимо-невероятного знания: изучить ее до косточки, до каждой капельки крови...
Или не дает?
Прошло еще месяца три. Больше! Лето пролетело, как день, пришла осень... Деревья уже стояли голые, когда вдруг позвонил наш генерал и пригласил нас к себе.
- Вот они, виновники твоего торжества, - сказал он, когда мы вошли в его кабинет, обращаясь к кривоногому человеку с выпученными, как у рака, карими глазами, одетому в синий спортивный костюм с двумя белыми полосами по бокам.
Тот выбрался из кресла и шагнул нам навстречу.
- Рад познакомиться, - сказал он и поочередно пожал наши руки, называя себя. Прозвучали коротко имена присутствующих:
- Женя.
- Жора.
- Женя.
В ответ я назвал себя. Он не отпускал мою руку и вопросительно смотрел на меня.
- Орест, - повторил я.
Он улыбнулся и, прикрыв на секунду глаза, кивнул.
- Ясно, - сказал он, - значит, это вы...
- Да, - вмешался генерал, - это им ты обязан своим выздоровлением.
Мы пили коньяк и много ели, говорили о событиях на Ближнем Востоке, затем пришла очередь крылатых ракет. Наш бывший пациент оказался генерал-майором ракетных войск Евгением Золотайкиным. Это был невысокий крепыш лет сорока пяти, у него был зычный командирский голос с хрипотцой и глаза навыкате, как у злого быка. Он оказался миролюбивым и добрым, и Жоре едва доставал до плеча.
