– Мне удалось бежать. – сказал ей Блэйн.
Стоун протянул ему руку:
– Тебе это удалось лучше, чем мне. Ты от них оторвался сразу.
Рука Блэйна утонула в громадной ладони Стоуна.
– Я рад тебя видеть, – сказал Стоун.
– Если б не звонок тогда, меня бы наверняка поймали. Я запомнил свои слова и не стал дожидаться.
Стоун выпустил его руку, и они стояли, глядя друг на друга. Блэйн видел, как изменился Стоун: он и раньше был крупным, сильным мужчиной, но теперь сила чувствовалась не только в его внешности – в нем ощущалась сила духа, целеустремленность. И еще жестокость, которой Блэйн раньше в нем не знал.
– Боюсь, что мое неожиданное появление еще доставит тебе хлопот, – сказал Блэйн. – Я удирал слишком медленно и не без приключений. Наверняка «Фишхук» уже напал на мой след.
Как бы отбрасывая опасения, Стоун махнул рукой, причем сделал это так небрежно, как будто «Фишхук» здесь ничего не значит, как будто «Фишхук» больше вообще нигде ничего не значит.
– А что с тобой произошло, Шеп? – спросил Стоун, усаживаясь в кресло.
– Я заразился.
– Я тоже, – кивнул Стоун.
Он минуту помолчал, как бы уходя мыслями во времена своего побега из «Фишхука».
– Когда я вышел из телефонной будки, меня уже ждали. Мне не оставалось ничего другого, как пойти с ними. Меня отвезли… Огромный пансионат на берегу моря: над ним – до боли в глазах голубое небо, настолько голубое, что слепит глаза, и в то же время в эту голубизну можно глядеть и глядеть, утопая в бесконечности. Вокруг гигантского здания – домики пониже, поменьше главного корпуса, но тоже не маленькие. Зеленый ковер газона, настолько пышный, что тут же становится ясно: ее постоянно поливают. За зеленью травы – ярко-белая полоса песчаного пляжа и зеленовато-синий океан, с пенными брызгами разбивающийся о рифы за пределами лагуны. А на пляже – калейдоскоп зонтиков… Как я узнал позже, это место расположено в Южной Калифорнии. Идеально изолированное место, потрясающий курорт посреди глуши… Развеваемые океанским бризом флажки площадок для гольфа, ровные прямоугольники тенистых курортов, сад, где гости в безупречных вечерних туалетах, лениво переговариваясь, поджидают тележки с напитками и сандвичами. Там такая рыбалка, что тебе и не снилось, в горах – охота, а купаться можно круглый год…
– Ах, как там тяжело! – улыбнулась Гарриет.
– Нет, – возразил Стоун, – вовсе не тяжело. Первые шесть недель. Или даже шесть месяцев. Там есть все, что нужно мужчине. Отличная еда, выпивка и женщины. Любое желание тут же исполняется. Богат ты или беден – это не важно. Все бесплатно.
– Я представляю, – произнес Блэйн, – что там начинаешь вскоре ощущать…
– Ну, конечно! Абсолютная бесцельность. Будто кто-то взял и тебя, взрослого мужчину, превратил в маленького мальчика, которому остается только забавляться разными играми. Но все же «Фишхук» поступает с ними щедро и великодушно. Даже презирая, ненавидя «Фишхук», надо отдать им должное. Лично против нас они ничего не имеют. Ведь мы не совершали преступлений, не нарушали долг – по крайней мере, не все. Они не могут рисковать, оставляя нас работать: они не могут отпустить нас, поскольку, как ты понимаешь, репутация «Фишхука» должна быть безупречной. Нельзя допустить, чтобы их обвинили в том, что они пустили в мир человека, у которого в мозгу появилось какое-то инопланетное качество или который хоть на волос отклоняется от общепринятого человеческого стандарта. Так что они отправляют нас в отпуск – бессрочный отпуск – в заведение для миллионеров.
Это гениальное решение. Человек ненавидит этот вечный праздник и все же не может уехать, поскольку здравый смысл ему шепчет, что надо быть круглым дураком, чтобы бросить все это. Здесь безопасно и весело. Здесь не о чем тревожиться. Тебе ни в чем нет отказа. Трудно серьезно думать о побеге – какой может быть побег, если тебя никто не держит. Правда, стоит попробовать, и вдруг узнаешь, что все вокруг патрулируется, стоят сторожевые вышки. Потом выясняется, что контролируется каждая дорога, каждая тропа. Да и попытаться уйти пешком через пустыню равносильно самоубийству. Постепенно замечаешь, что за тобой постоянно ведется наблюдение; агенты «Фишхука», замаскированные под гостей, не спускают с тебя глаз, чтоб не упустить, когда ты решишься на побег или хотя бы только подумаешь об этом.
Но настоящие цепи, которые удерживают тебя, – роскошь и беззаботность. От такого трудно отказаться. И в «Фишхуке» это понимают. Поверь мне, Шеп, это самая крепкая тюрьма, когда-либо построенная человеком.
Но, как любая тюрьма, она ожесточает и закаляет. Узнав о шпионах и охране, становишься хитрым и изворотливым. Собственно, сами шпионы и охранники придают смысл твоему существованию. Ошибка «Фишхука» в том, что он перестарался: не нужно было вообще никакой системы безопасности. Предоставленный самому себе, любой мог совершать «побег» каждый месяц. И приплетаться восвояси, почувствовав, каково за пределами этого рая. Но когда ты узнаешь о патрулях, винтовках, собаках, ты принимаешь это как вызов и вступаешь в игру, где ставка – собственная жизнь…
– Наверняка, – заметил Блэйн, – побегов было немного. Даже попыток. Иначе бы «Фишхук» придумал что-нибудь новое.
– Ты прав, – хищно ухмыльнулся Стоун. – Побег мало кому удался. И мало кто пытался бежать.
– Только ты и Ламберт Финн.
– Ламберт, – сухо ответил Стоун, – все время был мне примером. Его успех вдохновлял меня. Он бежал за несколько лет до моего появления. Кроме того, задолго до Ламберта был еще один побег. Что стало с тем человеком, до сих пор никому не известно.
– Ну хорошо, – сказал Блэйн, – а что будет с тем, кто убежал, кто скрывается от «Фишхука»? Что его ждет? Вот у меня в кармане пара долларов, принадлежащих даже не мне, а Райли, у меня нет ни документов, ни специальности, ни работы. Что будет…
– Ты так будто жалеешь, что убежал.
– Бывают моменты, что и жалею. Если б начать сначала, то я бы не дал застать себя врасплох. Я бы перевел деньги в какую-нибудь соседскую страну. Подготовил бы новые документы. Зазубрил бы пару учебников, чтобы работать кем-то вроде счетовода и ждать.
– Мы не можем ждать! – выкрикнул Стоун.
– Вспомни старые религиозные распри, – предложил Блэйн. – Войны между протестантами и католиками, между христианством и исламом. Где они теперь?
– Они прекратились благодаря «Фишхуку».
– Все всегда прекращается благодаря чему-то. Иначе не было бы надежды. Ситуация и события упорядочиваются, и вчерашние бури становятся чисто академическими вопросами для историков.
