- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня будет тяжело.
- Я думаю... Как долго?
- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще предстоит многое.
- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.
Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел надпись:
ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Ангел смерти, держащий бронзовый светильник
у золотых дверей,
унес тебя в темные воды".
А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:
"Дай, Боже, ему успокоиться".
По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес посидеть у ручья и поесть.
Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел как человек, который ходит во сне.
"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.
Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.
- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.
"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой. Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".
- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к губам.
"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители святых".
Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу чирикнула птица.
"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить, любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - отозвались верующие.
"Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - раздалось в ответ. В глазах Тони Глика что-то появилось, - может быть, откровение.
"Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество всех твоих святых. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
"Он вкусил от плоти и крови твоей; даруй ему место у стола в небесном царствии твоем. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Марджори Глик стала со стонами качаться взад-вперед.
"Утешь нас в горести нашей о кончине брата нашего; да будет вера нашим утешением, а вечная жизнь - нашей надеждой. Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву.
Он закрыл свой требник:
- Помолимся, как Господь научил нас.
"Отче наш..."
- Нет! - вскрикнул Тони Глик, бросаясь вперед, - вы не бросите грязь на моего мальчика!
К нему протянулись руки, но опоздали. Он свалился в могилу и с жутким тяжелым стуком упал на гроб.
- Выходи оттуда, Дэнни, - кричал он.
- Ну и ну! - проговорила Мэйбл Вертс, сжимая черный платок. Глаза ее вежливо блестели, она откладывала все в памяти, как белки откладывают на зиму орехи.
- Дэнни, черт побери, прекрати валять дурака!
Отец Кэллахен кивнул двоим из прихода, но понадобилось вмешательство еще троих мужчин, в том числе Перкинса Джиллеспи и Нолли Гарднера, чтобы вытащить из могилы кричащего, пинающегося, воющего Глика.
- Дэнни, прекрати! Ты напугал мать! Я тебя высеку! Пустите! Пустите меня... где мой мальчик... пустите, суки... аххх, Бог...
"Отче наш сущий на небесах..." - снова начал Кэллахен, и другие голоса присоединились к нему, подбрасывая слова к безразличному куполу неба.
"...да святится имя Твое. Да придет царствие Твое, да будет воля Твоя..."
- Дэнни, иди сюда, слышишь? Ты слышишь меня?!
"...как на небесах, так и на земле. Хлеб наш насущный..."
- Дэнни-и-и-и!..
"И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим..."
- Он не умер, он не умер, пустите меня, вы...
"...и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Христос и Господь наш, аминь".
- Он не умер, - всхлипывал Глик. - Не может быть. Ему двенадцать всего... - он, мокрый от слез, вырвался из державших его рук и упал на колени у ног Кэллахена. - Умоляю, верните мне моего мальчика! Не дурачьте меня больше!..
Кэллахен мягко взял его голову обеими руками.
- Помолимся, - сказал он, чувствуя всхлипывания Глика.
"Боже, утешь этого человека и его жену в горести их. Очисти ребенка в водах крещения и дай ему жизнь новую. Да присоединимся мы однажды к нему и разделим навеки небесные радости. Молим об этом именем Иисуса, аминь".
Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик упала в обморок.
Когда все ушли, Майк Райсон вернулся и устроился на краю еще не засыпанной могилы доесть последний бутерброд и дождаться Рояла Сноу.
Время подходило к пяти часам. Тени удлинились, на западе солнце уже скользило по верхушкам дубов. Этот скот Роял обещал вернуться не позднее четверти пятого, и где же он теперь?
Бутерброд был его любимый, с сыром. Нелюбимых у него не бывало - это одно из преимуществ холостяцкой жизни. Покончив с бутербродом, он отряхнул руки, сбрасывая крошки в могилу.
Кто-то за ним следил.
Он ощутил это вдруг и наверное. Он осмотрел кладбище расширенными глазами.
- Роял! Это ты, Роял?
Никакого ответа. Ветер вздыхал в деревьях, заставляя их таинственно шелестеть. В колышущейся тени ильмов у стены виднелось надгробье Губерта Марстена - и Майку вдруг вспомнилась собака Вина, висящая на железных воротах.
Глаза пустые и бесстрастные. Следят.
Успеть до темноты.
Он вскочил на ноги, словно кто-то громко окликнул его.
- Черт тебя побери, Роял.
