Оставшиеся слуги ехали во второй кабине, и среди них была жертва грядущего убийства. Значит (много позже Диа вздрагивала от противоестественного удовольствия при одной лишь мысли об этом), Лерон – так звали жертву – сидел там в компании одиннадцати лакеев, терпеливо ждал прибытия на поверхность.
До чего же странно! Ремни удерживали его в кресле, пока кабина летела вниз, его желудок сжимался, чувствуя падение, но на самом деле он торопился навстречу собственной смерти. Спешил испустить последний вздох. Прожить последние часы. Но откуда же ему было знать!
Знать никому не дано, конечно. У смерти странная грамматика. Ты умираешь, он и она умирают, они умирают, но я – нет, такой формы быть не может. Никак не может. Все знают, что это случится, но никто не знает, когда.
Короче говоря, кабина шлёпнулась на землю, и сила тяжести с хрустом сдавила конечности Дианы, её желудок и грудную клетку, вынудила напрячь шею, чтобы голова не свесилась набок. Теперь-то она жалела, конечно, что не уделяла должного внимания трёхчасовым ежедневным тренировкам; её на руках (у-ни-зи-тельно!) перенесли во флаер и усадили в кресло с высокой спинкой, с упором для головы. Ева же ничуть не раскаялась. «Мы могли торчать там и по пять часов, – проговорила она и судорожно вдохнула. – Вертушка совсем не то же самое, что… – выдох-вдох-выдох, – настоящая гравитация». Вдох. Пауза.
Флаер-прыгун загудел, подскочил, словно сиганувший из воды лосось, и полетел.
С жуткой силой тяжести ничего нельзя поделать, её надо просто перетерпеть, привыкнуть к ней, постепенно преодолеть. Но, когда флаер поднимался, на несколько секунд перегрузки превысили одно «же», и Ева испытала прилив ярости. Боги, до чего тяжело! Но потом корабль лёг на курс, она чуть повернула голову и увидела, какой пейзаж проплывает за иллюминатором.
Вид был потрясающий, в самом деле потрясающий, куда потряснее того, что можно увидеть с орбиты, намного разнообразнее и ярче. Это небо отличалось от космического монохрома: дымчато-голубое и бледное в центре купола, у рваного края горизонта оно становилось пурпурным, словно цветочный лепесток, и цвета плавно переходили друг в друга. Горчичные холмы и горы, зеленовато-желтые кусты и трава, многоугольники зданий. Флаер летел на запад, и вскоре береговая линия осталась позади; землю как будто оттащили, и вокруг было море, одно лишь море, с высоты казавшееся шлифованной твёрдой поверхностью, но она-то знала, что видит триллионы тонн воды – ты только подумай! – которая просто плещется себе в громаднейшем каменном бассейне, вопреки всякому здравому смыслу.
Вскоре опять показался берег, и почти сразу они приземлились у себя дома. Девочек вытащили из флаера и отнесли в дом, где они тотчас же уснули, измученные силой тяжести. Но даже сон был делом нелёгким, и Диана то и дело просыпалась – за каждый вдох приходилось платить болью в рёбрах, а чтобы перевернуться с левого бока на правый, требовались нешуточные усилия. Вечером они много времени провели в ванной комнате. Лакеи расставили по краям бассейна, в котором они барахтались, настоящие свечи – свечи! Они как будто опустились не только на дно гравитационного колодца, но и на дно истории, прямо в Древнюю Грецию или куда-то ещё.
Конечно, произошло ещё много всякого, однако позже Диа не могла ничего вспомнить. События следующего дня стёрли то, что им предшествовало. Убийство расползлось огромной кляксой по воспоминаниям – ничего удивительного, в общем-то. Вероятно, девочки говорили со своими МОГмочками и, наверное, много спали. Солнце взошло – оно всегда восходит. Сил на игры или развлечения им, скорее всего, не хватило. Солнечная вспышка памяти освещала только вторую половину того дня. Убийство и, кажется, революция! Быстрее скорости света.
Вот как всё случилось.
Диана и Ева были, само собой, в главном доме, поглощённые ничегонеделанием, уставшие. Большинство не менее измученных лакеев оставались в доме для прислуги. Ева спала, а Диана не могла сомкнуть глаз из-за проклятых астматических судорог, которые начинались у неё в лёгких, стоило лишь вдохнуть: просто кошмар какой-то. Она сделала стены прозрачными и принялась апатично разглядывать окрестности. Средиземноморский день был жарким и ясным. Она размышляла о разных вещах. Например: зачем надо было брать лакеев с собой, почему они не наняли земных слуг, привыкших к силе тяжести. Конечно, местных слуг здесь было предостаточно: они ухаживали за поместьем, когда в нём никто не жил, и так далее, и тому подобное. Но спуститься и взять своих людей с собой, забрать их из невесомости – это было, как решила Диа, чересчур.
Оливково-зелёную лужайку заливали солнечные лучи. Трава была жёсткая, как щетина. Платаны благосклонно кивали Диане. Небо было голубым и жёстким, как скорлупа яйца сиалии[17]. Справа располагалась оливковая роща, и её листва казалась гиацинтово-синей в полуденном сиянии. Диа вздохнула. Солнечный свет ослеплял, от любых вертикальных предметов ложились густые пурпурные тени. Странно, что на дне земного гравитационного колодца солнце казалось ярче, чем в космосе, – ведь там они находились намного ближе к нему, чем здесь. Дом для прислуги представлял собой одноэтажное строение слева от главного дома, с поросшей красными и желтыми цветами крышей из чёрного торфа, преобразующего солнечные лучи. Но лучшей частью пейзажа была та оконечность сада, за которой виднелся обрыв – и море. Сколько цвета! Когда смотришь на Средиземное с орбиты, оно голубое, совсем обычное, но, когда лежишь на кушетке прямо на берегу, всё совсем другое. Сверху не разглядеть, как рябь на поверхности воды порождает два десятка разных оттенков морской лазури, целую палитру. Восхитительно.
По другую сторону залива располагался город Кулура, на пятьдесят пять процентов принадлежавший МОГмочкам Диа и, понятное дело, преданный им целиком и полностью. Тамошние жители обожали МОГмочек, без шуток обожали. На берегу, изогнувшемся в форме челюсти, виднелись сотни домов, выкрашенных в белый цвет и оттого напоминавших зубы. Диа изменила позу и с трудом вдохнула. Деньо тихонько кашлянул. Он был на дежурстве – сидел в углу, держа пистолет на коленях. бИт подсказал Диа, что ему остался ещё час, и потом его сменит Чен Ир.
За миг до того момента, как всё изменилось, жизнь выглядела такой же банальной и неинтересной, как всегда. Пока Диана глазела по сторонам, всё перевернулось с ног на голову. А ей и невдомек было, что ничто уже не будет таким, как раньше.
Она увидела нечто странное. Слуги выбегали из дома. Они в той же степени страдали от силы тяжести, что и она, конечно; даже сильнее – ведь они должны были трудиться и не всегда имели время и условия для упражнений. Но что-то их не на шутку перепугало, потому что они – все до единого – выбирались из главного входа на непослушных ногах, спотыкаясь, виляя, переступая неуверенно, словно новорождённые телята. Они теряли равновесие, падали и помогали друг другу подняться. Это было немного забавно, пока она не поняла, в чём причина происходящего. Диа даже рассмеялась, но от смеха её грудную клетку сдавило ещё сильнее, и пришлось перестать.
