Традиция в космосе почти закон, а законы отличаются одним свойством: их необязательно чтить, над ними можно смеяться, их можно даже не знать, но соблюдать их нужно. Поэтому я ворчливо оделся, вышел в коридор и стал искать ближайший спасательный вельбот. В коридоре было пусто, и я сперва, вообразив, что все пассажиры уже успели занять свои места, даже припустил рысцой, но тут из-за двери семейной каюты донеслось приглушенное сиреной сонное бормотание и довольно явственный смешок. Разумеется, там и не думали сломя голову бежать спасаться, а скромно и терпеливо ждали отбоя тревоги и, позевывая, проверяли, не перестали ли уже взбрыкивать кровати. Проклиная свое законопослушание, я доплелся до первого из двух пристыкованных к нашей палубе вельботов и дернул ручку люка. Пусто. Один я такой ненормальный. Ладно, решил я. Посмотрю во втором и пойду спать. По крайней мере упрекнуть меня будет не в чем.
…Он набежал на меня прямо в пижаме, суетливый пухленький человечек с трясущимся брюшком навыпуск, потный и растерзанный, прижимающий к боку большой портфель. На его лице было написано отчаяние. Трудно запомнить всех пассажиров, особенно с других палуб, но этого я узнал: видел на смотровой площадке и в ресторане. Наверное, бедняга сразу, еще не до конца проснувшись, кинулся искать вельбот и заблудился. Помнится, глядя на него, я подумал, что нечего так бегать, если не умеешь справиться с одышкой. И еще с удовлетворением отметил, что существуют люди еще более ненормальные, чем я сам.
Мысль мелкая, тщеславная. Но, как вскоре выяснилось, настолько справедливая, что даже как-то неловко называть ее просто мыслью. Голая Истина.
– Вы – что? – спросил я строго.
Вместо ответа человечек отпихнул меня в сторону и полез в люк вельбота. На него было жутко смотреть.
Стоит мне в самой спокойной и унылой обстановке увидеть смертельно перепуганного человека, как я, вместо того чтобы его высмеять, сам начинаю нервничать. Наверное, это оттого, что смертельно перепуганных людей мне в жизни доводилось видеть очень уж мало.
Захлопнувшийся было люк распахнулся рывком. На меня уставились налитые ужасом глаза. В них было все: свист воздуха, уносимого в пространство через рваную пробоину, грохот осыпающихся переборок, визг осколков в тумане конденсата и самое страшное: океан жидкого огня из пробитого двигателя, врывающийся в жилые отсеки… Мне стало не по себе.
– Ну что же вы! – закричал он, чуть не плача. – Лезьте же!
По его залысинам сбегали крупные капли пота.
И я, представьте, чуть было не полез в этот люк. До сих пор не могу вспомнить об этом без стыда. Я совсем забыл о своих ростках, на одну секунду – но забыл!
– Стойте! – закричал я, опомнясь. – Подождите меня! Мне необходимо вернуться в каюту. Я мигом! Ждите меня зде-е-есь!..
Последнюю фразу я выпалил уже на бегу. Она-то меня и погубила.
– Вы с ума сошли! – завопил человечек мне вслед. – Через полминуты будет поздно, слышите! Да остановитесь же вы, кретин!..
Я его не слушал. Полминуты! У меня оставалось только полминуты, и я должен был успеть спасти свои ростки. Я несся по коридору гигантскими прыжками. Какое счастье, что перед сном мне пришла в голову спасительная мысль навинтить на горшки с конусоидами защитные колпаки! Если бы я этого не сделал, можно было бы никуда не бежать: ростки были бы обречены. Никогда бы себе не простил.
Между прочим, следовало подумать еще и о людях. По-прежнему не умолкала сирена, и по-прежнему в коридоре, ведущем к спасательным вельботам, не было ни души. Никто не желал спасаться. Мирные пассажиры, недовольные тем, что кто-то так не вовремя прервал их сон, уверенно полагающие ночную побудку обыкновенной учебной тревогой… и не без основания. По статистике, в пассажирских рейсах на десять тысяч учебных тревог приходится одна настоящая – так зачем же куда-то спешить? Вот потому-то число жертв в космосе растет, а не уменьшается, несмотря ни на какие тревоги, и неудивительно.
Теряя драгоценное время, я тормозил возле дверей кают – одна дверь, другая, третья… Черт знает, сколько здесь кают! Я колотил в двери что было сил. Я кричал: «Спасайтесь! Да проснитесь же!! Тревога!!!» Я зря терял время. Из первой каюты мне сквозь дверь весело пожелали спокойной ночи, из второй доносился тяжелый храп, а невидимый, но крайне раздраженный обитатель третьей каюты грубым голосом послал меня поискать точное место Большого Взрыва, найти его и там остаться. Эти идиоты ничуть не верили в самую возможность катастрофы; чтобы их спасти, потребовалось бы каждого брать за шиворот и тащить к вельботу, а спасаемый еще упирался бы.
К черту! Я не склонен мешать самоубийцам – в конце концов, это их право. Но мне умирать еще рано, и я должен спасти свои ростки, плод трудов, мук и терзаний многих лет. Ростки должны уцелеть во что бы то ни стало.
Вот они! Сгибаясь под тяжестью бесценного груза, я бежал назад к вельботу. Мне казалось, что воздух внутри корабля стал разреженным, и я дышал с хрипом, судорожно разевая рот, и все никак не мог поймать достаточно воздуха. Сообщения о разгерметизации не поступало, но на терпящем бедствие лайнере возможно всякое. Следовало спешить. Скорее!
Как мне хватило рук, чтобы за один заход унести самое главное – о том отдельный разговор. Кое-что, конечно, пришлось бросить. Бедные ростки под прозрачными колпаками дрожали при каждом прыжке, и у меня сжималось сердце, но я не мог при всем желании уделить горшкам больше одной руки, а другой рукой я прижимал к себе левитационную ванночку, наспех набитую баллончиками со стимуляторами и питательной смесью для ростков, рукописный дневник наблюдений и усовершенствованный мною биотестер. Между прочим, левитационная ванночка только называется ванночкой, а вы попробуйте удержать ее одной рукой. Ванна! Сорок один килограмм чистого веса.
Горячий пот заливал мне глаза. Скорее! Прошло уже не тридцать секунд, а, наверное, пятьдесят. Человечек ждал меня, высунувшись из люка по пояс, и его лицо не выражало ничего, кроме отчаяния.
– Да быстрее же! – закричал он страдальчески, увидев меня. – Полезайте!
Я перевел дух. Все-таки он рискнул дождаться меня, не стартовал. Хороший, наверное, человек.
– Примите горшки, – сказал я, просовываясь в люк. – Только осторожно, не тряхните их случайно. Ставьте их вон туда, на кресло. Вот-вот, сюда. Да осторожнее же, черт!.. Что там у вас – портфель? Поставьте-ка его на пол. Вот так.
Я подал ему второй горшок. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы он не трясся. По-моему, он уже жалел, что связался со мной, отсчитывал в уме секунды и прощался с жизнью.
– Теперь ванночку, – скомандовал я. – Быстрее! Подберите ноги, поставим ее на пол. Хватайте же, ну!
