– Да быстрее же! – закричал он страдальчески, увидев меня. – Полезайте!
Я перевел дух. Все-таки он рискнул дождаться меня, не стартовал. Хороший, наверное, человек.
– Примите горшки, – сказал я, просовываясь в люк. – Только осторожно, не тряхните их случайно. Ставьте их вон туда, на кресло. Вот-вот, сюда. Да осторожнее же, черт!.. Что там у вас – портфель? Поставьте-ка его на пол. Вот так.
Я подал ему второй горшок. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы он не трясся. По-моему, он уже жалел, что связался со мной, отсчитывал в уме секунды и прощался с жизнью.
– Теперь ванночку, – скомандовал я. – Быстрее! Подберите ноги, поставим ее на пол. Хватайте же, ну!
Этого человечек не выдержал.
– Какая еще ванночка, – завизжал он на высокой ноте, – если мы сейчас погибнем! Бросьте ее! Да бросьте же, идиот! Все равно она не пройдет в люк!..
Бросить ванночку, ха! Ляпнуть такое мог только дремучий невежда в вопросах разведения конусоидов, которому в определенных ситуациях лучше помалкивать и не вмешиваться в действия специалистов. Еще несколько секунд я, закусив губу, пытался протиснуть ванночку в люк – и прямо, и боком, и по-всякому, пока не понял, что мои усилия бесполезны, – и каждая упущенная секунда могла оказаться для нас последней. Человечек рыдал. Сирена продолжала выть – надрывно, стонуще. Лайнер летел навстречу катастрофе.
Горстями я швырял в люк баллончики, пипетки, иглы – все, что смог запихнуть в ванночку. Скорее! Нужно успеть! Нужно!!.. И я успел запрыгнуть в люк, как мне показалось, в последнюю секунду, и тут же человечек взвился и, издав громкий всхлипывающий звук, изо всех сил дернул рычаг старта. Меня толкнуло: вельбот дрогнул и медленно заскользил по магнитным рельсам. Обратный путь был отрезан. Мы были спасены: теперь уже ничто не могло нас остановить, разве что прямое попадание метеорита в эвакуационный кингстон. Более того, я спас свои конусоиды!
Впрочем, спас ли еще? Не факт. Вытирая с залысин обильный пот, человечек с изумлением смотрел, как я устраиваю свои горшки на противоперегрузочном кресле и фиксирую их ремнями. Конечно, кресло не спасет ростки от толчков, но и не даст им погибнуть сразу же. А это пока главное.
Едва я успел закрепиться сам, как нас рвануло вбок – спасательные вельботы пассажирских судов, в отличие от разведывательных ракет крейсеров, выстреливаются не вперед, а в сторону. Глухо чавкнул кингстон, и мы увидели звезды, а на левом экране возникло громоздкое тело лайнера, медленно удаляющееся в пространство – вельбот уходил в сторону от линии соприкосновения с таящейся впереди опасностью. Затем заработали носовые двигатели торможения, и мы бестолково забились в ремнях безопасности, с опозданием осознав, что наш вельбот оказался устаревшей моделью без поворотных кресел. Хотелось ругнуться: держат же подобную заваль на лайнерах, рекламируемых как первоклассные! – но и ругнуться я не мог, а на соседнем кресле схваченный ремнями человечек пучил налитые глаза, как недоваренный рак, и задыхался. Ладно, мы-то выдержим, главное то, что конусоидам абсолютно безразлично, повернуто кресло или не повернуто. Им плохо в любом случае.
Уф-ф! Кажется, спасены. Лайнер проскочил мимо нас, как пустынный смерч мимо залегшего верблюда. Через две секунды он был уже далеким светлым пятном, уходящим в черноту; через пять секунд он стал похож на яркую звезду, быстро теряющую блеск, потом на тусклую искорку, едва заметную среди тысяч других звезд. Наконец звездочка погасла совсем.
И мы остались одни.
Минут тридцать мы всматривались в черноту, с замиранием сердца ожидая вспышки, похожей на вспышку сверхновой, в той части неба, куда ушел лайнер, но вспышки все не было. Если бы мои мысли не были столь заняты ростками, то наверняка я понял бы гораздо раньше, что ее и не должно было быть. Но в тот момент я ощутил всего лишь осторожное сомнение.
А космос вокруг нас был пуст и к нам безразличен.
– Но где же другие вельботы? – спросил я. Вопрос был резонным: по идее, с терпящего бедствие лайнера спасательные суденышки должны сыпаться как горох. Не может быть, чтобы абсолютно все пассажиры оказались такими же беспечными олухами, как мои соседи. Тут что-то было не так.
– Послушайте, – сказал я не очень уверенно. – Могу я полюбопытствовать: почему вы, собственно говоря, решили, что это была не обычная учебная тревога? Вам встретился кто-нибудь из экипажа?
Человечек оторвался от экрана, откинулся на спинку кресла и сложил пухлые ручки на животе. От его отчаяния не осталось и следа. Клянусь, более самоуверенного и самодовольного человека я еще не видел. Он смотрел на меня с видом явного превосходства.
– Я его почувствовал, – изрек он, противно улыбаясь. – До него оставался миллиард километров, но я его все равно почувствовал. В первый раз у меня получилось, – он сиял гордостью. – Вы должны меня благодарить за то, что спаслись, потому что мы оба наверняка погибли бы, если бы я его не почувствовал…
– Кого? – спросил я, начиная подозревать неладное.
– Метеорит, – радостно сообщил он. – Очень крупный обломок, почти астероид. Мы шли прямо на него, но теперь, конечно, для нас опасность уже позади…
– Постойте-постойте! – загорячился я. – Как это? Что это значит – «почувствовал»? Как вы могли почувствовать метеорит за миллиард километров? Это что, камень под ногами? Вы соображаете, что говорите? Или нет? В конце концов, существуют же для чего-то следящие локаторы или как их там?
– Существуют, – признал человечек все с тем же отвратительным тоном превосходства. – Конечно, существуют. Но на этот раз либо ошиблись они, либо ошибся корабельный мозг, поэтому вам повезло, что среди пассажиров оказался человек со способностями, которые в скрытом виде дремлют в каждом из нас и нуждаются лишь в должном развитии. Я имею в виду ясновидение, ридинг-эффект. Вы, я вижу, не в курсе…
– Что-о?! – закричал я, осознавая страшную правду. – Ясновидение? Так, значит, тревога и в самом деле была учебной?!
Он смотрел на меня и сиял. В его глазах ясно читался ответ.
– Ах ты!..
Нехорошо хватать человека за шиворот, но я это сделал. Нехорошо также возить его носом по заблокированному пульту управления, но я совершил и это. И уж совсем не следует говорить при этом слов, которых пришлось бы впоследствии стыдиться, а я наговорил ему немало всякого, и ошибется тот, кто подумает, будто мои выражения отличались чистотой и литературным благородством. Да, какое-то весьма непродолжительное время мне было стыдно – но теперь мне стыдиться нечего. Пусть благодарит судьбу за то, что я, не страдая ясновидением, не смог в тот момент предвидеть дальнейший ход событий и потому не вытряс из него душу. А следовало бы.
