Рут проглотила комок в горле. Это существо перескакивает с одной мысли на другую. Однако разговор дал ей время прийти в себя, и Рут почувствовала, что теперь готова сопротивляться, в ней есть уголок-бастион, куда она могла бы отступить и где она пребывала бы в безопасности от Чемов… чтобы они не предприняли. Она понимала, что еще не может противостоять воле Келексела, что эта Инвик даже в этот момент делает что-то, воздействует на ее эмоции. Но бастион в ее сознании рос, укреплялся.
— Ну, ладно, — сказала Инвик. — Я пришла исследовать тебя. — Она подошла к краю постели.
Рут дрожа глубоко вздохнула.
— Вы следите за мной, — произнесла она, — благодаря этому устройству. Знает ли Келексел об этом?
Инвик вдруг замерла. «Откуда эта глупая аборигенка знает, что надо задавать именно такой острый вопрос?»
Рут, почувствовав брешь в обороне Инвик, продолжила:
— Вот ты говоришь мне о бесконечности, об эпических сериалах, но ведь вы использовали ваш… — она сделала широкий жест рукой, охватывающий весь корабль историй, — для записи… убийства…
— Действительно! — подтвердила Инвик. — Ну, а теперь ты расскажешь, почему Келексел расспрашивает обо мне по всему кораблю.
Кристаллы над постелью начали излучать голубой свет. Рут почувствовала, как слабнет ее воля. Она отрицательно покачала головой.
— Я… не знаю…
— Нет, ты скажешь мне! — Лицо женщины-Чема превратилось в круглую маску ярости, ее вспотевшая лысая голова отливала серебром.
— Я… не… знаю, — прошептала Рут.
— Он, видимо, совсем ненормален, если дал тебе репродьюсер с неограниченным выбором сюжета. И мы тоже хороши, когда не остановили его! — воскликнула Инвик. Она провела рукой по своим толстым губам. — А что ты сама думаешь об этом?
Рут почувствовала, что напряженность в ее теле спадает, и глубоко вздохнула. Твердыня внутри нее еще существовала.
— Это вы убили мою мать, — пробормотала она.
— Неужели?
— Вы заставляете людей делать то, что вам нужно, — сказала Рут.
— Людей! — фыркнула Инвик. Ответы Рут выдавали ее ничтожную осведомленность о делах Чемов. Впрочем, в этом существе таилась опасность. Она могла еще увести течение мыслей Келексела в ненужное русло — и довольно скоро.
Инвик коснулась рукой живота Рут и посмотрела на индикатор над постелью. Голубое свечение слабо изменилось, что вызвало улыбку у Инвик. Да, это несчастное существо уже беременно. Что за странный способ вынашивать плод! Но какой же отличный способ, такой незаметный, завлечь в ловушку этого шпиона Первородных!
То, что Рут уже забеременела, вызвало странное чувство тревоги у Инвик. Она убрала руку, почувствовав характерный мускусный запах аборигенки. Как сильно развиты грудные железы у этого существа! И все же ее щеки выглядят впалыми, словно после длительного недоедания. На ней была свободная ночная рубашка, напоминавшая Инвик об одеяниях древних греков. Да, то была любопытная культура, хотя и просуществовавшая так недолго. Так недолго.
«Должна ли я обрадоваться этому открытию? — спросила себя Инвик. — Почему это тревожит меня? Может, я чего-то недоглядела?»
Непонятно по какой причине в голове Инвик возникли четыре строчки из застольной песни Чемов:
«В давным-давно минувшем прошлом,
Когда любой из нас был юн и молод,
Мы слушали музыку нашей плоти
И пение солнца, горящего изнутри…»
Инвик резко мотнула головой. Эта песня была бессмысленной. Она хороша была только чередованием ритмов, забавлявшей ее.
Но что, если когда-то эти слова что-то значили?
Линзы манипулятора над постелью снова стали зелеными, а затем приобрели красный пастельный оттенок.
— Отдыхай, невинное дитя, — сказала Инвик. Она как-то мягко провела по обнаженной руке Рут. — Отдыхай и постарайся быть в форме к возвращению Келексела.
Просто дело в том, что все это так внезапно обрушилось на нее, что она не выдержала и сбежала, — сказал Бонделли. Он посмотрел на Энди Фурлоу, удивляясь изможденному виду его собеседника.
Они сидели в рабочем кабинете Бонделли, обставленном полированной мебелью, в стеклянных шкафах стояли аккуратные ряды книг в кожаных переплетах, на стенах висели дипломы в рамках и фотографии известных людей с автографами. Солнце светило ярко в этот послеполуденный час.
Фурлоу сидел сгорбившись, положив локти на колени, руки он сжал в замок. «Не смею рассказывать ему о своих подозрениях, — подумал он. — Не смею… Не смею».
— А кто хотел бы причинить ей вред или похитить ее? — спросил Бонделли. — Скорее всего, она уехала к друзьям в Сан-Франциско. Или же есть другое, столь же простое, как и это объяснение. И мы узнаем об этом, когда она вернется, справившись со своим потрясением.
— Именно так думает полиция, — заметил Фурлоу. — С нее сняты подозрения в смерти Нева… Улики…
— Тогда лучшее, что мы можем сделать, — это заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда придет в порядок.
«Вернется ли?» — скептически подумал Фурлоу. Он не мог избавиться от чувства, что живет в каком-то кошмаре. «Был ли я на самом деле в той рощице вместе с Рут? И действительно ли Нев умер в результате несчастного случая? Убежала ли Рут куда-то? Если да, то куда?»
— Мы должны сейчас углубиться непосредственно в рассмотрение юридического определения невменяемости, — произнес Бонделли. — Поступки и последствия. Правосудие требует…
— Правосудие? — Фурлоу посмотрел на собеседника. Бонделли повернулся на стуле, показав свой профиль, рот казался тонким в тени усов.
— Правосудие, — повторил Бонделли. Он повернулся и посмотрел на Фурлоу. Бонделли гордился тем, что разбирался в людях, и теперь он внимательно изучал Фурлоу. Психолог, кажется, приходил в себя после пережитого. Конечно, понятно, почему он так потрясен. Он до сих пор любит Рут Мерфи… Хадсон. Ужасная неприятность, но все утрясется. Так всегда бывает. Это единственное, что можно вынести после изучения юриспруденции — все выявляется и встает на свое место на суде.
Фурлоу глубоко вздохнул и напомнил себе, что Бонделли не является адвокатом по уголовным делам.
— Не нужно уходить в сторону от реального положения дел, — заметил он. В его голосе послышались циничные нотки. «Правосудие!» — Официальное определение безумия — просто чепуха. Важно то, что общественность требует казни виновного, а наш уважаемый окружной прокурор мистер Паре должен скоро переизбираться на должность.
Бонделли был потрясен.
