— Крепления мы добавляем сами, — говорил Рэй. — В ундрелах иначе летать невозможно.
И это было понятно. Полярная область сравнительно спокойна, хотя и ее иногда обжигает яростное дыхание теплонов. Но чем дальше проникали поселенцы в низкие широты, тем больше сталкивались с преградой, казавшейся непреодолимой. Не выразить словами чудовищной силы черного теплона. Он сжигает все на своем пути. И даже если самолет проходит на почтительном расстоянии от его фронта, теплон делает все, чтобы разъесть корпус, размагнитить приборы, знакопеременной вибрацией истомить металл и одновременно смять психику летчика, застлать ему глаза тьмой и ужасом, разрушить единство человека с машиной…
— Сядь сюда, — сказал Рэй. — Сейчас я покажу, что мы делаем.
Он включил проектор. На экране возникло снятое сверху всхолмленное плато, окаймленное с севера грядой невысоких гор. Это было Плато Сгоревшего Спутника, желтое море кустарника заливало его, уходило к горизонту. Я знал, что почва там необычайно плодородна и столь же необычайно перспективны опыты с мутациями растений, начатые там агротехниками.
Поплыли полосы серого тумана — предвестника теплона. Я увидел, как комбайны все разом повернули и помчались на север, как люди в скафандрах спешили к самолетам.
Экран совсем помутнел. Потом возникла черная выжженная равнина под бурым клубящимся небом. Так выглядело плато после теплона. Но таким оно оставалось недолго. Уцелевшие корни растений выбрасывали новые побеги, и уже спустя десять-двенадцать суток снова плескалось, уходя к горизонту, желтое море. Это был слант — воскрешение растительности, венерианское чудо.
Рэй вставил в проектор новую пленку. Теперь я увидел, как надвигается теплон — сперва далекая черная полоска, она быстро росла, разбухала, заливала экран. И вдруг откуда-то снизу в эту плотную стену мрака врезалась белая машина необычных очертаний. На мгновение теплон поглотил ее, будто слизнул, но вот она вынырнула, по ней проносились смутные тени, и теперь машина шла по плавной спирали, шла вместе с теплоном… Наверное, это продолжалось несколько минут, потом машину резко подбросило, она беспомощно закувыркалась… ее заволокло чернотой…
Экран погас.
— Что это? — спросил я изумленно.
— Беспилотная модель, — сказал Рэй. — Наша четвертая модель. Она продержалась в теплоне семь минут.
Он начал объяснять, но я уже понял без него, и меня охватило волнение. Да, это была превосходная идея: самолет не должен быть инородным телом в атмосферных вихрях, телом, тупо сопротивляющимся действию внешних сил. Пусть вихри работают на него, он должен как бы слиться с ними, черпать из них энергию…
Я провел в конструкторском бюро целый день. Рэй терпеливо знакомил меня с расчетами, с аэродинамическими особенностями атмосферных вихрей, с повадками черных теплонов. По правде, я был поражен гигантским объемом исследовательской работы, проделанной конструкторами и метеорологами. Да, тут шла борьба. Настоящая, упорная, захватывающая. Обуздание стихии? Нет, для этого пока еще время не настало. Но приспособление к ней и использование ее.
В одной из комнат стояло кресло с аппаратурой и экраном — кресло, каким пользуются некоторые из главных конструкторов и на Земле.
— Недавно, — сказал Рэй, — по нашей просьбе нам доставили с Земли этот комплекс. Но мы пока что… Очень трудно освоить. Очень.
«Борга бы сюда, — подумал я. — Вот кого здесь не хватает. И не только здесь…»
Я понимал, что Рэй устал от многочасовых разговоров и объяснений. Да и у меня, признаться, от обилия впечатлений трещала голова. Надо было прощаться. И надо было что-то на прощание сказать.
— Рэй, — сказал я, — ты ведь знаешь, что я был пилотом. Просто пилотом дальних линий.
Он выжидательно смотрел на меня сквозь черные очки. Маленький широкоплечий человек с обожженным лицом. Кажется, он послал менто-сигнал, но я не понял.
— Здесь все по-другому… непривычно для меня, — продолжал я с запинкой. — Но если мой опыт пригодится, то…
— В любой день ты можешь начать работу, — сказал Рэй.
* * *
По метеосводке черный теплон проходил сегодня примерно на семьдесят пятом градусе северной широты, и я вылетел ему навстречу.
Рэй Тудор отговаривал меня. Отговаривало все конструкторское бюро. Но я настоял на полете. Пятая модель раз за разом давала неплохие результаты, недаром же мы бились над ней столько времени. Автопилот, может, и надежнее пилота как такового, но самолеты нужны в конечном счете для перевозки людей. Словом, я настоял на испытательном полете.
Я летел на юг. Вот они, ундрелы, необжитая, дикая от века, выжженная теплонами страна. Подо мной простирались равнины и горные цепи, над которыми курился белесый туман. Я отчетливо увидел целое семейство вулканов, все они старательно работали, выплевывая коричневую, расползающуюся по склонам лаву.
Наружные датчики донесли, что машина вошла в область теплона. А потом я увидел его.
С непостижимой быстротой передо мной вырастала черная стена. Гигантскими змеями свивались в дьявольский клубок многоцветные жгуты — от голубоватого до неистово-красного, — я знал, что это были струи газовых смешений, но не мог отделаться от ощущения, что они живые…
Запищал радиовызов. Я коротко ответил Рэю: «Вхожу в теплон».
Приборы показывали движение и фронт теплона, и я направил машину под острым углом к его направлению.
Сильно качнуло, бросило вниз. Я закрыл на миг глаза, представив себе, как бешеные жгуты обвивают машину. Ну, будь что будет…
Самолет выровнялся. Будто плавная морская волна его подхватила, и он пошел на гребне этой волны… А вернее, он шел длинной спиралью, как бы ввинчиваясь в огненную карусель, шел вместе с теплоном, слившись с ним. Да, черт возьми, слившись с теплоном, а не противодействуя ему.
Радиосвязь была прервана. Да, собственно, мне и нечего было докладывать: приборы исправно делали свое дело, записывали информацию…
Все же я выдержал программу до конца, до последней, двадцатой минуты. Я начал выводить машину из потока и убедился, что теплон не намерен ее выпустить. Я прямо-таки чувствовал, как ходят по корпусу самолета волны напряжений под ударами вихрей. Машину трясло и бросало, она проваливалась и крутилась, но все же ей было не так плохо, как мне.
Я чувствовал, что теряю сознание. Одна только мысль осталась: не выпустить поворотный манипулятор, не выпустить, не поддаться, пусть будет что угодно, только не выпустить, и надо выжать полную скорость, тогда, может, удастся вырваться из этого ада.
