Прав был старый Ариарих, отец Алариха. Ежели прослышит, что какой воин дурью начинает маяться и кресту поклоняться, так сразу на поединок того воина вызывал и убивал. Иной воин отказывался против вождя оружие поднимать, так тех Ариарих без поединка убивал. И так убил многих.
Одежду меховую шить - и то разучились. Раньше грела, а теперь холодно.
ГУСЛИ
Как-то раз дедушка Рагнарис послал дядю Агигульфа в бург за новыми серпами, дав для обмена овцу. Знал бы, что из этого выйдет, - ни за что бы дядю Агигульфа не послал. Но тут уж волков бояться - в лес не ходить. Коли имеешь дело с дядей Агигульфом, нужно быть готовым ко всему.
Дядя Агигульф с собой мешок ячменя еще взял и коня своего. Сказал, что перековать бы коня не мешало.
С тем отправился он в бург.
Вернулся на следующий день. Серпы привез, коня привел, за плечами в мешке гостинец привез. А какой гостинец - не говорил. Сказал, сперва отобедать нужно, на голодный желудок гостинец этот, мол, правильно не понять.
Когда коня в стойло повел, дедушка Рагнарис и увидел по следам, что подкова одна с выщербиной, старая. Спросил удивленно, почему коня не перековал. Неужто весь мешок ячменя на тот гостинец неведомый ушел? Да на что они сдались, такие гостинцы!
Дядя же Агигульф ответил, кузнец про те подковы говорил, будто очень хорошие те подковы. До ромеев добраться и назад вернуться можно и все им сносу не будет.
Не верить кузнецу резона не было. Знает дядя Агигульф этого кузнеца. И дедушка Рагнарис его тоже знает.
Бросили они о подковах спорить, и трапезничать мы сели. После же трапезы, как насытились, подступили мы все к дяде Агигульфу, чтобы гостинец свой он нам показал.
Дядя Агигульф, торжествуя, из мешка гусли вынул. Вернее, сперва-то мы подумали, что это какой-то особенный лук, чтобы стрелять всем вместе, ибо гусли похожи на большой, как стол, ящик, и тетивы через весь этот ящик натянуты. Но дядя Агигульф объяснил нам, что гусли это. Помогают они сказителю песни о героях рассказывать. Мы с Гизульфом не очень поняли, как это гусли помогают рассказывать. Они деревянные и слов не знают.
Дедушка Рагнарис заворчал, зачем это дяде Агигульфу песни о героях понадобились. Но дядя Агигульф на это заявил, что давно уже дар сказительный в себе ощущает. Как в битве мечом размахнется, как опустит меч на голову вражескую, как услышит хруст костей и лязг металла - так строки сами собой на ум приходят.
Случилось же в бурге вот что. Приехал дядя Агигульф и зашел дружину проведать. Первым делом повстречал там одного дружинника по имени Гибамунд. Сидел тот, изрядно уже пивом накачавшись, и скамар какой-то перед ним сидел, на коленях вот этот самый ящик держал. И песню громкую пел, за струны дергая.
Гибамунд же подсказывал скамару, какие слова говорить. Пели про битву, и выходило так, что этот Гибамунд самый главный герой в той битве был. Подскажет Гибамунд еще какую-нибудь подробность той битвы, а скамар тут же ладными стихами излагает. И за струны дергает беспрерывно, так что гром стоит, как если бы волны о скалу разбивались, разбитое судно проволакивая.
Сел рядом дядя Агигульф. Заслушался. Завидно ему стало.
У скамара рожа красно-сизая, глаза вверх завел, знай себе струны дергает да поет осипшим голосом, когда не пьет.
У Гибамунда слезы подступают, так прекрасны песни те были. Дядя Агигульф пива с Гибамундом и скамаром выпил и тоже слезу сглотнул. И впрямь, прекрасные песни. И захотелось дяде Агигульфу, чтобы и о нем такие песни сложили.
Попросил Гибамунда учтивейше скамара того песенного ему продать. Гибамунд сказал на то, что скамар не продается, что, вроде бы, свободный он. Хотя, ежели дяде Агигульфу не лень, может в рабство скамара того обратить.
Однако дяде Агигульфу лень было.
Скамар же вдруг предложил дяде Агигульфу свои гусли. Мол, для такого статного воина, для такого знатного господина ничего не жаль отдать. Точнее, сменять. А еще точнее, на мешок ячменя сменять, вон на тот, какой знатный господин из деревни своей притащил.
Тут подумал дядя Агигульф о том, что скамар-то ему, пожалуй, и не к чему. Дар своей поэтический в себе ощутил. И раньше строки на ум приходили, битвы да героев воспевающие, а при виде дивных гуслей и вовсе потоком полились.
И играть на этих гуслях много ума не надо. Ежели скамар за струны дергать научился, то уж дядя Агигульф сделает это куда лучше, рука-то у него не в пример сильнее скамаровой.
Попросил только у того скамара, чтобы секрет какой-нибудь показал. Скамар охотно показал, как из струн непотребный визг извлекать, чем в восторг привел и Гибамунда, и дядю Агигульфа. И еще больше захотелось дяде Агигульфу эти гусли иметь.
И согласился он отдать мешок ячменя за гусли.
Сменялись.
Скамар уже напропалую льстил дяде Агигульфу, военного вождя ему предрекая - при таком-то уме, при таком-то даре! Сразу видно, что любимец богов.
И стал вдруг дяде Агигульфу скамар противен. И Гибамунду стал он противен. Вдвоем пинками его прогнали. Ячмень же не дали, потому что вдруг открылось им, что украл эти гусли скамар.
Гибамунд даже припомнил, что свояк у него в дальнем селе есть, так у свояка сосед был, а у соседа того, вроде бы, как-то видел Гибамунд такие же точно гусли. И надо бы еще выяснить, не те ли это самые, чтобы зря не позориться.
Жаль будет соседу свояка гусли отдавать, если признает, а за них уж ячменем заплачено. А так не жалко.
И рассудив таким образом, обратили они ячмень в пиво и стали вдвоем песни слагать. И так у них складно получалось без всякого скамара, такие красоты на ум приходили и сами собою в слова ложились...
Потом Гибамунд пение оборвал и сказал, что, кажется, расстроены гусли. Спросил дядю Агигульфа, умеет ли он их настраивать. Дядя Агигульф сказал, что не умеет. Гибамунд тоже не умел. Предложил к дружине пойти. Мол, две головы хорошо, а много лучше.
И многие стали гуслями наслаждаться. Пиво полилось рекой. Дружинника не осталось в бурге, кто не попытался бы сыграть на гуслях свою песнь, и состязались - кто сильнее дернет.
После собаку словили и стали ее за хвост тянуть. Потянут - собака взвизгнет. Потом по гуслям проведут особым секретным образом, как скамар показывал, - гусли взвизгнут. Так и потешались, кто громче визжит.
Потом собака дружинника укусила и была отпущена.
Решено было, что негоже такую диковину от вождя таить. К Теодобаду понесли, громко песни распевая, а впереди дядя Агигульф шел и что было мочи за струны тянул - старался ради вождя. Рядом Гибамунд вытанцовывал.
Теодобад пива хорошо испил и предложил струны ногтем ковырнуть. Мол, видел раз знаменитого слепого певца, так тот ногтем ковырял, дивные звуки извлекая. И велел гусли подать.
