Пока они летели над городом, на пути то и дело встречались заводы, испускавшие мощные столбы теплого воздуха и отработанных газов, которые увлекали за собою все, что в них попадало, — массы пыли, золы, каких-то склеенных маслом крупинок, мельчайшие капельки различных химических отходов, но, хотя в горле першило и дышать было нечем, Гас и Барри упрямо шли на риск, используя эти потоки по максимуму.
Но вот город остался позади, они парили над открытым пространством — ни следа домов, только бескрайние пустоши, безлюдные, невозделанные, где реки и ручьи с неукротимой яростью вгрызались в землю, где тянулись к небу горы, не было ни шоссейных и проселочных дорог, ни вентиляционных и газовыпускных шахт, а возможно, вообще не ступала нога человека, — раньше они себе даже представить такое не могли, лишь теперь, увидав все это своими глазами, убедились: да, оно существует.
Здесь, на воле, Гасу пришлось туговато. Он, правда, пытался использовать восходящие ветры у горных склонов, но беспорядочность рельефа создавала вихри и флаттер, и ему с трудом удалось выбраться из района атмосферных волнений. Высоту они теряли медленно и все же наверняка сели бы среди гор, если б Гас не задействовал реактивные двигатели. Они опять резко взмыли метров на пятьсот вверх, а затем, плавно обогнув последние горные отроги, не спеша приземлились в безжизненной каменной пустыне.
О возвращении в город они беспокоились зря. Не прошло и двадцати минут, как подъехали два гусеничных тягача. Один увез дельтаплан, второй доставил братьев на городскую окраину, к конечной станции монорельса. Их посадили в опечатанный вагон и отправили в колледж. Гас, который уже не подчинялся тамошнему уставу, отделался денежным штрафом, зато Барри на год отстранили от занятий. Весь этот год он работал на подземной фабрике пенопласта, и выдержать экзамены, необходимые для перевода на следующую ступень, ему оказалось очень нелегко.
Барри приходит в себя. Над головой белый потолок, вокруг белые подушки, белая простыня. Он хочет привстать, но не в силах пошевелиться. Наконец обнаруживает сбоку блестящую хромированную поверхность шкафчика и видит свое искривленное отражение: он лежит на больничной койке, грудь, плечо, шея и голова замотаны бинтами. Только лицо выглядывает, почти такое же белое, как простыни и потолок, лишь глаза словно два темных пятна.
Тягостное чувство оцепенения.
Он пытается говорить, но из горла вылетает хрип.
Над ним склоняется медсестра. Она что-то произносит, но Барри не понимает ее.
Он снова пытается заговорить, и опять безуспешно. Лицо медсестры исчезает. Измученный Барри проваливается в сон.
Изнеможение, чернота беспамятства. Спустя некоторое время он вновь просыпается — от звука голосов.
Вновь пытается пошевелиться, и на сей раз ему сопутствует удача.
Он не знает, сколько прошло времени — может, несколько часов, а может, несколько дней; как бы там ни было, чувствует он себя значительно лучше.
Подходит медсестра, поднимает изголовье. Перед Барри два медика-старший врач и ассистент.
Старший врач. Ну как, нам лучше?
Барри сам удивлен, что может ответить, причем без особого труда.
Барри. Спасибо. Все хорошо.
Старший врач (смеясь). Ну-ну, не надо преувеличивать! (Обращаясь к сестре.) Когда ему последний раз делали инъекцию?
Сестра. Полчаса назад.
Старший врач. Ну что ж…
Барри (еще с усилием). Где я?
Сестра. Разве вы не заметили? В больнице.
Барри. Где?.. На Сириусе? Врачи и сестра недоуменно переглядываются.
Старший врач. Здорово парню досталось. Перелом ключицы, тяжелое сотрясение мозга. И бесчисленные ссадины. (Опять обращаясь к Барри.) Где это вас так угораздило?
Барри, похоже, всерьез задумывается, потом качает головой.
Старший врач. Не помните? Или не хотите сказать? Мне-то все равно, пусть полиция выясняет.
Барри (с трудом ворочая языком). Я в Санта-Монике?
Сестра (успокаивая). Не волнуйтесь, все обойдется.
Врачи и медсестра уходят. Барри опять погружается в дремоту, просыпается, засыпает… Лишь стрелки электрических часов на стене говорят о том, что проходит много времени.
Когда перед глазами опять возникает чье-то лицо, Барри испуганно вздрагивает.
Это Ютта.
Ютта. Ну и вид! Кошмар. Как вы себя чувствуете?
Барри. Спасибо, ничего.
Ютта. Наконец-то я вас нашла. Не один час потратила. Такая нелепость-этот несчастный случай!
Барри. О чем вы?
Ютта. Двигаться можете?
Барри. Сил хватит. Только вот повязки…
Ютта. Повязки? Ну, с ними-то мы управимся. Погодите минутку, я сейчас вернусь.
Барри. Вернетесь?
Ютта. Да. Гас, когда узнал обо всем, велел поскорее доставить вас к нему. Вы же понимаете, он хочет избежать шума. Если это выплывет наружу, будет скандал.
Чувство беспомощности — от всех этих событий голова идет кругом. Барри (бормочет). Не понимаю.
Но Ютта уже успела уйти. Немного погодя Барри слышит, как открывается дверь и по линолеуму шуршат резиновые колеса. Потом в поле зрения опять появляется Ютта, а за нею-два здоровяка в белых комбинезонах санитаров.
Ютта достает какую-то ампулу, отламывает кончик, выливает содержимое в стакан с водой, который стоит на тумбочке. Затем подносит стакан к губам Барри.
Ютта. Выпейте!
Барри хочет отвернуться, но Ютта силком вливает жидкость ему в рот. Он, захлебываясь, глотает. Вкус горький, тошнотворный.
Барри (кашляя). Что это? Что вы мне даете?
Ютта. Мы сейчас заберем вас отсюда. А перевозка — штука утомительная. Я дала вам всего-навсего болеутоляющее, иначе где-нибудь по дороге могут отказать нервишки.
Барри. Но послушайте…
Ладонью Ютта зажимает ему рот. Ютта. Все, молчите.
По ее знаку санитары подвозят каталку к кровати. Откидывают одеяло, поднимают Барри. Не слишком бережно перекладывают на каталку. Головокружение, нарушается ориентация. Ютта подходит к двери, смотрит направо, налево, потом машет рукой. Она шагает впереди, словно не имеет к ним никакого отношения, санитары толкают каталку следом. Длинные коридоры, люди в пижамах, медсестры и врачи, но никому нет до них дела. На лифте они спускаются вниз, потом везут Барри через двор.
Теперь Ютта идет рядом и, заметив, что он по-прежнему не спит и озирается по сторонам, набрасывает ему на лицо платок. После этого Барри только по чередованию света и тьмы и по тряске догадывается, что каталка еще едет. Ровное покачивание навевает дремоту, он снова погружается в тревожный, полный видений сон.
