Профилактории. Ему нравилось это слово: оно было точным и преисполненным достоинства. О их полезности он знал по собственному опыту: два года назад, по не известным никому соображениям, какой-то телепат подверг зондажу весь персонал его моратория. Скорее всего, он хотел перехватить какую-то информацию, которой обменивались посетители со своими полуживыми родственниками. А может быть, это касалось какой-то определенной особы, пребывающей в моратории? Так или иначе, но представитель одной из фирм анти-пси подтвердил наличие телепатического поля и сообщил Герберту об этом. Директор моратория подписал специальный договор — и командированный фирмой антителепат расположился на территории моратория. Телепата не обнаружили, но воздействие его было нейтрализовано в полном соответствии с обещаниями рекламных объявлений. Поверженный телепат в конце концов убрался восвояси, и мораторий освободился от чужого пси-влияния. Но теперь Герберт проводил ежемесячный профилактический осмотр всего персонала.
— Весьма признателен, мистер Фогельсанг, — сказал Ранкитер, идя вместе с ним через служебное помещение, заполненное сотрудниками, к пустой комнате, в которой воздух пропитался запахом пыльных и никому не нужных микродокументов.
«Разумеется, — размышлял Герберт, — я поверил им на слово, что сюда пробрался телепат. Они показали мне данные, и сказали, что это и есть доказательство. Но это мог быть и обман — они могли сфабриковать эти данные в своих лабораториях. Так же я поверил, что телепат убрался. Он пришел и ушел, а я заплатил за это две тысячи посткредов. Хотя разве это возможно, чтобы профилактории были просто бандой шарлатанов, безнаказанно утверждающих, что их услуги необходимы даже тогда, когда в том нет нужды?»
Решая этот непростой вопрос, он снова пошел к архиву. Ранкитер на этот раз не пошел за ним, а усиленно заерзал, пытаясь устроиться в кресле поудобнее. Оно было слишком тесным для него и страшно скрипело. При этом он вздохнул, и Герберту показалось, что этот крепко сложенный пожилой мужчина, несмотря на свою энергичную внешность, страшно устал.
«Забравшись так высоко, человек обязан вести себя определенным образом, — думал Герберт. — Он должен производить впечатление, что представляет собой нечто большее, чем простой смертный с присущими ему слабостями. В тело Ранкитера, вероятно, вживлена дюжина артифоргов, искусственных органов, подключенных к различным точкам его организма и заменяющих его естественные части, переставшие правильно работать. Медицина может оказывать влияние на разные части организма человека, и Ранкитер пользуется этим. Интересно, сколько ему может быть лет? Теперь невозможно определить возраст человека по его внешнему виду. Особенно после девяноста».
— Мисс Бисон, — сказал он своей секретарше, — прошу вас, отыщите миссис Эллу Ранкитер и сообщите мне ее идентификационный номер. Ее следует доставить в помещение 2-А.
Он уселся напротив секретарши и потянулся за щепоткой табака «Принцесс», производства фирмы «Трайборг и Трейер», а мисс Бисон приступила к выполнению приказания — отыскать жену Ранкитера.
Лучший способ заказать пиво — произнести «Убик»! Сваренное из отборного хмеля на воде высокого качества, дозревающее для приобретения идеального вкуса, пиво «Убик» является в этой стране пивом номер один. Изготовляется только в Кливленде.
Элла Ранкитер лежала, вытянувшись в своем стеклянном гробу, окутанная ледяным туманом. Глаза ее были закрыты, а руки раз и навсегда подняты к лишенному какого бы то ни было выражения лицу. Последний раз Ранкитер видел ее года три назад — и, разумеется, за это время она ничуть не изменилась. Было известно, что теперь с ней не может произойти никаких перемен, по крайней мере, связанных с ее внешним видом. Но каждый раз, когда ее заново подготавливали к состоянию полужизни, пусть даже ненадолго активизируя ее мозг, она немного приближалась к своей окончательной смерти. Постепенно уменьшался и таял тот запас времени, в течение которого она еще могла возвращаться в сознание.
Именно этот факт был причиной того, что он не пробуждал ее чаще. Он сказал себе, что это по сути дела то же, что просто вогнать ее в гроб. Оживление являлось грехом перед ней самой. Из его памяти стерлись ее собственные пожелания, высказанные еще до гибели или во время первых встреч. Но, так или иначе, будучи старше ее уже в четыре раза, он сам должен быть разумен по отношению к таким делам. Что она хотела? И далее функционировать на равных правах с ним как совладелица «Корпорации Ранкитера». Отлично: к этому пожеланию он прислушался. Он консультировался с ней каждый раз, когда фирма оказывалась на грани кризиса. Именно так он поступал и теперь.
— Черт бы побрал эти наушники, — недовольно буркнул он, прижимая к уху пластмассовый кружок. — И этот микрофон тоже — все, что мешает поговорить как следует.
Он нетерпеливо крутился в неудобном кресле, которое ему подсунул этот Фогельсанг, или как там его зовут, следил за состоянием жены, постепенно возвращавшейся к сознательному состоянию, желая, чтобы она поторопилась. Неожиданно он панически подумал: а вдруг ей вообще это не удастся, может быть, силы ее уже исчерпаны, а они ничего не сказали ему об этом? Или же сами не заметили? Может, следовало бы вызвать этого типа, Фогельсанга, и потребовать от него объяснений? Может, они совершили какую-нибудь чудовищную ошибку?
Элла всегда отличалась изяществом: кожа ее была светлой, глаза, когда она еще могла открывать их, — живыми и ярко-голубыми. Но этого уже не будет никогда. Можно говорить с ней, слышать ее голос… но никогда она не поднимет век, не пошевелит губами, не улыбнется в ответ на его приветствие и не заплачет при его уходе. «Окупается ли это? — спросил он сам себя. — Лучше ли эта система той, что была раньше: непосредственный переход из состояния полной жизни в могилу? В определенном смысле я все еще вместе с ней, и я имею возможность выбирать — или это, или ничего», — решил он.
В наушнике постепенно и неразборчиво стали звучать какие-то слова, перепутанные и не имеющие значения мысли, фрагменты таинственного сна, в который была погружена Элла. Что может ощущать человек, находящийся в состоянии полужизни? Ему никогда не удавалось понять это на основе рассказов Эллы. Наверное, было просто невозможно передать все чувства, появляющиеся только в этом состоянии. Как-то она сказала ему: «На человека перестает действовать земное притяжение, ты ощущаешь себя все более невесомым, поднимаешься все выше. Мне кажется, что когда кончается этот отрезок полужизни, человек выплывает за пределы Солнечной системы, прямо к звездам». Но и она не знала, а только предполагала и делала допущения. Однако она не производила впечатления испуганной или несчастной.
