Хорст Клейн прорвался через фалангу и спросил:
— Ты в самом деле из будущего?
— Разумеется.
— Но как тебе удалось это… ну, удержать парализатор?
— Такие слабые силы можно абсорбировать и трансформировать, — пояснил Вонан. — У вас еще нет энергетических видов?
Немецкий юноша, весь трясясь, покачал головой. Он сгреб полицейский плащ и протянул его обнаженному человеку.
— Оденьте это на себя, — прошептал он. — Пожалуйста. Давайте не будем усложнять обстановку. Вы не можете разгуливать голым.
Удивившись, Вонан согласился. После нескольких неумелых движений ему удалось надеть плащ.
— Так в этом году не будет конца миру? — спросил Клейн.
— Нет. Разумеется, нет.
— Какой же я был дурак!
— Возможно.
По худым тевтонским щекам покатились слезы. Потом последовал нервный смех. Хорст Клейн бросился на холодную каменную плиту и, распластавшись, стал приветствовать Вонана-19. Рыдая и задыхаясь, Хорст Клейн отказался от своего участия в апокалипсическом движении.
Человек из будущего приобрел своего первого апостола.
У себя в Америке я об этом не знал. А если бы и знал, то воспринял бы как безумие. Я выдохся от переутомления, поэтому не обращал внимания на происходящее в мире. У меня было жуткое настроение. В то время я просто отрекся от всего.
Мои друзья были очень добры ко мне. Они уже сталкивались с моими кризисными настроениями раньше, поэтому знали, как обращаться со мной. Только люди, подобные им, могли обеспечить мне все необходимое — деликатное сочетание внимания и уединенности. Должен отметить, что Джек и Ширли Брайнт не раз спасали мою душу.
Джек проработал со мной в Ирвине на протяжении нескольких лет. Он пришел ко мне прямо из МИТ, где получил все возможные награды. Как всякий беженец из подобного учреждения он был слишком замкнут, а это явный признак долгого проживания на востоке, где слишком суровые зимы и душное лето. Я с удовольствием наблюдал, как он постепенно раскрывался, похожий на растение под щедрыми солнечными лучами. Когда мы встретились, ему было чуть больше двадцати. Это был высокий молодой человек со впалой грудью, густой вьющейся шевелюрой, гладко выбритыми щеками, запавшими глазами и дрожавшими губами. Он обладал всеми стереотипными чертами и привычками, присущими молодым гениям. Я уже читал его статьи по молекулярной физике. Они были великолепны. Физики обычно руководствуются в своей работе интуицией своего рода вдохновением, — так что совсем необязательно быть старым и умудренным опытом, чтобы совершать замечательные открытия. Ньютон перевернул представления о Вселенной в юношеском возрасте. Эйнштейн, Шредингер, Гейзенберг, Паули и им подобные сделали свои выдающиеся открытия, не достигнув еще тридцати. Может, только Бор превзошел этот рубеж, но и Бор был молод, когда заглянул в сердце атома. Так что работы Джека Брайнта были замечательными. Я имею в виду, что он был не просто многообещающим молодым человеком. Он был гением по абсолютной шкале и достиг величия, будучи студентом последнего курса.
На протяжении первых двух лет нашего сотрудничества я считал, что он устроит переворот в физике. Его странная внутренняя сила и интуиция не позволяли в этом сомневаться. В придачу это подкреплялось его математическими способностями и настойчивостью, с которой он вырывал истину. Его работа была связана с моей лишь косвенно. К тому времени мой проект хронологического реверса стал более экспериментальным, поскольку я уже миновал стадию гипотез и большую часть времени проводил у гигантского ускорителя частиц, пытаясь создать силы, которые, как я надеялся, заставят фрагменты атомов полететь в прошлое. Джек же, напротив, занимался чистой теорией. Он исследовал внутриатомные силы. Разумеется, проблема эта была не нова. Но Джек пересмотрел все имевшиеся работы Юкавы о мезонах 1935 года и собрал воедино все, что было известно о силах, обеспечивающих целостность атома. Мне казалось, что Джек на грани одного из величайших открытий человечества, на основе которого можно будет понять энергетические взаимодействия Вселенной. А это вопрос, который волнует всех нас.
Поскольку я являлся спонсором Джека, то был в курсе его изысканий, время от времени просматривая его наиболее удачные тезисы. Однако большую часть своего времени я посвящал своей работе. Постепенно исследования Джека стали все больше и больше затягивать меня. Я рассматривал это как чистую физику, но теперь понимаю, что конечный результат должен был быть непредсказуемо практическим. Он рассматривал извлечение внутриатомной энергии не в результате спонтанных реакций, а как управляемый процесс расчленения отдельно взятого атома.
Сам Джек, похоже, не понимал этого. Его мало интересовали проблемы применения теоретической физики. Замкнувшись в душном мире уравнений, он обращал внимание на подобные перспективы не больше, чем на колебания цен на мировом рынке. Теперь я понимаю это. В начале двадцатого столетия работы Резерфорда тоже считались чистой теорией, хотя привели к трагедии в Хиросиме. Так же и в тезисах Джека кто-то бы нашел способы глобального освобождения атомной энергии. Для этого не требовалось сложных атомных реакций и дорогого ядерного топлива. Можно было взять любой атом и заполучить его энергию. Хватило бы кружки земли, чтобы привести в движение генератор, мощностью в несколько миллионов-киловатт. Можно было бы запустить на луну корабль с помощью нескольких капель воды. Все это было в работе Джека.
Но она осталась незаконченной.
На третий год его пребывания в Ирвине, он пришел ко мне, осунувшийся и истощенный, и сказал, что прекращает работу. Он пояснил, что зашел в тупик, поэтому ему нужна передышка, чтобы подумать. Он сказал, что хотел бы поучаствовать в какой-нибудь экспериментальной работе для смены обстановки. Естественно, я согласился.
Я не сказал ему ни слова по поводу потенциальных практических применений его исследований. Это было не мое дело. Хотя я почувствовал одновременно и сожаление, и разочарование. Я понимал, как могло бы продвинуться наше общество в ближайшие десять-пятнадцать лет, если у каждого дома появится неиссякаемый источник энергии, когда транспортные средства связи перестанут зависеть от традиционных энергетических источников, когда сразу устареет вся система производства, на которой базируется наше общество. Как социолога-любителя меня немного тревожили подобные умозаключения. Если бы я принадлежал к владельцам какой-либо основной корпорации, я был бы вынужден сразу же убить Джека Брайнта.
