- Ты идешь? - сказал он с сильным шотландским акцентом. - Или мне тебя подтолкнуть?
Неизвестная начала свой рассказ, и ее негромкий голос отдавался эхом в холодной темноте, как тоскливая, протяжная песня. Слова походили на тяжелые капли, падающие в озеро скорби. Малколм слушал молча, по крайней мере сначала.
- Меня зовут Деме, и я жду уже долго, сотни ваших лет. Я пришла из другой земли, которая... прекрасна. Эти улочки всегда были такими же мрачными и вонючими, как сейчас, но тогда по крайней мере вверху было видно небо... синее небо, единственное, что в вашем мире напоминает мою родину. Сутру. И даже в Сутру мой народ был изгнан... Все же мое ожидание было не совсем однообразным. Похоже, город не обрадовался моему появлению. Кажется, я принесла с собой... мор.
Малколм подался вперед, не сводя с собеседницы глаз, полных ужаса, и его рука легла на рукоять меча.
- Ты! - прошипел он.
- Мне... мне жаль. - Деме изумила его реакция, но она склонила голову, коснувшись пальцем лба в знак печали. Выражение лица Малколма не изменилось, та же ярость искажала черты. Женщина вздрогнула, а потом поджала губы, оскорбленная нежеланием принять извинение.
- Не упрекай меня, воин. Я знаю, что ты был здесь в то время, но не думай, что я бежала от плодов своих рук. Мне пришлось видеть то же, что и тебе. Восемь сотен мужчин, женщин и детей оставили умирать в этих закоулках. Солдаты охраняли все входы и выходы, чтобы зараза не разнеслась по городу. Мне не забыть запаха смерти - ведь я проводила в могилу их всех. Смотрела, как матери топят слабых, больных детей, чтобы прекратить их страдания, и швыряют тела в озеро. Видела, как возлюбленные убивают друг друга, не желая медленно превращаться в ходячие, распухшие трупы. Воины, отцы и мужья, плакали, как дети, когда жены умоляли зарубить их мечом. Все не расскажешь, словам не вместить такого горя и ужаса, но я видела тебя, Малколм. Как ты выступил против тех, кто обрек на смерть восемь сотен людей. Ты и несколько мужчин, оставшихся в живых ко второй неделе. И умер без страха. Как герой.
Малколм коротко рассмеялся.
- Никакого геройства. Знаешь ли ты, как близко от этой вонючей дыры до дворца, до короля? Мы все понимали, почему так с нами поступили, но легче не становилось. Наше безнадежное нападение на стражу было рождено скорее отчаянием. Мы просто не хотели подыхать как собаки. - Он покачал головой, явно сожалея, что так дешево продал свою жизнь.
Деме с печалью поглядела на него. Ей никогда не удавалось понять людей, сколько бы она с ними ни общалась.
Малколм предвосхитил продолжение истории.
- А ты где была? Если не пряталась, конечно.
Деме засмеялась и, словно в ответ, откинула плащ, открыв его взгляду золотистое тело, одетое в серое и черное. Малколм, все еще бледный как смерть, вздрогнул.
- Не узнаешь меня? Разве ваши легенды не рассказывают о таких, как я? О тех, чьи души мы пожираем? Вы называете нас сидами. Мы оборотни. Смотри.
Деме оказалось непросто восстановить в памяти облик, который она приняла, чтобы ухаживать за больными: тогда ей хотелось хоть чем-то возместить причиненное людям зло. Малколм помог вспомнить давние годы... Проведя рукой перед лицом, она произнесла совсем простое заклинание, и черты моментально изменились.
- Констанция? - Малколм был потрясен. Сида с лицом молоденькой девушки - очень странное и пугающее зрелище.
Пытаясь успокоить его, Деме улыбнулась и заговорила голосом Констанции:
- Да, это я, Малколм. - Слова отдались в темноте зала звонким эхом, воскрешая давно прошедший ужас и скорбь.
На воина это оказало невероятное воздействие, однако совсем не то, на которое она рассчитывала. Хотя губы шевелились, Малколм не мог издать ни звука. Наконец слова хлынули из него потоком:
- Господи! Я любил тебя! Я хочу сказать, я... Господи Боже мой!
Трудно представить, что призрак может упасть в обморок, но именно так Малколм и поступил, прямо рядом со стулом Деме.
Голос Констанции в последний раз прозвучал в этой комнате.
- Ах да. Я совсем забыла.
По ту сторону красных тюремных ворот прошла старушка в синей шляпке и твидовом пальто, ведя на поводке маленькую собачку, помесь терьера и таксы. На песике красовалось синее пальтишко, явно связанное хозяйкой. Старушка вела со своим верным спутником разговор: "...тут никак нельзя писать, мой хороший..."
Эти простые слова, долетевшие до бывшего узника, имели для него странное значение. Пожилая женщина даже не посмотрела в его сторону, и через мгновение их пути навсегда разошлись, но казалось бы бессмысленный момент соприкосновения с настоящей жизнью был первым его собственным за пятнадцать лет. Талискер сделал последние несколько шагов к воротам тюрьмы. Он улыбался.
И в этот миг кое-что случилось. Талискер понял, что вокруг тюрьмы существует невидимый барьер. Внутри время застывшее, грязное, словно второго сорта, и его делает таким та самая сила, которая пытается удержать, не пустить наружу. Перед ним не было никаких видимых преград, но он вытянул вперед руки, словно пытаясь прорваться сквозь них. Говорят, что в тюрьме время течет меж пальцев. Так оно и есть, только своего времени у тебя нет это время других.
Но все закончилось. Талискер чувствовал себя немного глупо. Стоя на осеннем солнышке, он понимал, что выдумал эту ерунду насчет времени и стен, однако тело еще хорошо помнило ощущение преодоленного барьера. Ему казалось, что он пробудился от страшного сна. Бывший узник повернулся к тюрьме и сказал что-то охраннику, запиравшему ворота. В этот день больше не выпустят никого.
Талискер шел по улице, и его переполняли новые ощущения. Машины ехали так близко, что все тело чувствовало их шум. Дорога была широкая, огражденная по краю заборчиком, чтобы люди могли пересечь ее только по подземному переходу. Талискер повернул к черной пасти входа в тоннель. Неожиданно молодой человек лет двадцати перелез через оградку проезжей части и бросился на другую сторону, привычно лавируя между машинами. Талискер замер и хотел что-то крикнуть, но сдержался. Юноша перебежал дорогу и перемахнул через другую оградку. Он явно делал так каждый день. У Талискера дрожали губы.
- Куда спешишь? - пробормотал он. - Ты мог погибнуть...
Его внимание привлек звук. Дерево качалось на ветру, шумя ветвями так громко, будто шел дождь. Кожистые блестящие листья танцевали в такт неслышной музыке природы. Талискер опустился на скамейку и принялся слушать. Он понимал, что ведет себя странно, даже в автобус не сел, но дерево успокаивало.
- Ты не теряешь время, - шептало оно. - Ты им наслаждаешься.
Придя в себя, Малколм устыдился своей вспышки и того, как близко его знала Деме. Она пыталась сделать вид, будто ничего не случилось, тем не менее он избегал ее взгляда, хотя черты Деме больше не напоминали лицо давней возлюбленной.
