Во время сна во мне упражняется мозговая программа, чтобы я не забыл, что и как сделать сейчас, а что через год, через двадцать лет, даже через тысячу, если мне, целиком распавшемуся и дезинтегрированному, захочется восстановиться из этого невидимого праха...
Натан дезинтегрируется. Его уже нет в лаборатории на 120-м этаже. Нет и его образа на фоне голубого неба. Профессор Бронкс в своем нормальном человеческом облике не существует.
- Это гениальное изобретение, - говорит Юлия.
Она говорит так наперекор своему инстинктивному стреху, наперекор своему отвращению, когда влюбленный Натан внезапно появляется перед ней, принимающей ванну, будто вошел сквозь стену или сквозь потолок, спугнув жужжащих искусственных мушек с еэ стройной фигуры, которую они массажировали,
- Гениально изобретение, которое позволяет теба проходить сквозь стены, но мне было бы в сто раз приятнее, если бы ты пришел нормальным, человеческим способом.
Она не протягивает к нему рук, даже в такой знаменательный миг. Не изъявляет желания прижаться к его груди. О поцелуе же Натан Бронкс не смеет и мечтать. Ее оценка рождена лишь отвращением и страхом. Она ощущает его величие и необычность, ничего больше. А эти величие и необычность ей чужды и могут привести к роковым последствиям. Ей кажется, что ее предчувствия начинают осуществляться.
- Нет, нет, - кричит Юлия, поспешно вылезая из ванны и накидывая халатик. - Не приближайся ко мне, Натан. Если ты прошел сквозь стену, то как же ты можешь быть прежним Натаном Бронксом?
Он отступает: в ее словах правда. Он боится приблизиться к ней. Думал, она придет в восторг от такого выдающегося достижения, а теперь ничего не понимает.
- Как можно требовать, чтобы женщина тебя любила, - говорит в раздражении Юлия, - когда ты как ни в чем не бывало проходишь сквозь стены или потолок? Сначала тебя нет, а когда я уже думаю о самом худшем, ты тут как тут. Пойми меня правильно. Я с детства боюсь привидений, боюсь всего сверхъестественного, стараюсь не верить во всякую чертовщину" Пойми меня. Пойми же меня наконец.
- Но я ведь никакое не привидение.
- Я не знаю, как они выглядят. Никто их никогда не видел... То есть никто, кроме меня. Привидение, конечно, сумеет пройти сквозь стену. Так, как это сделал ты. Никто из нормальных людей этого не умеет, только ты. Зачем тебе быть ненормальным?
Он смотрит на нее, все еще испуганную, но уже успокаивающуюся, кутающуюся в халатик и поправляющую высокую золотую прическу - на Юлию сладостную и желанную. И, чтобы ее шок побыстрее прошел, напоминает, как она когда-то, в самом начале, говорила ему; "Ты такой обычный, заурядный, как тысячи других... С какой стати я должна тебя выделять, за что любить?"
- Ведь говорила? - настаивает Натан.
- Неправда, - обрывает она его, - ты меня просто не понял. Ты вообще не понимаешь женщин. Я так говорила, чтобы тебя подразнить, чтобы стать твоей музой. То есть не совсем музой, но кем-то в этом роде. Просто хотела подстегнуть немного твое самолюбие. Поддразнивала тебя...
Они познакомились в бассейне. Он был там впервые в жйзни, потом из-за нее стал ходить часто. Она плавала, по ее словам, чтобы фигура была стройной, а движения плавными. Это ее профессиональная обязанность, долг перед специальностью, в которой телесная гибкость превыше всего. Впрочем, она тут же призналась, что еще ей нравится, когда на нее смотрят, причем не только мужчины, но прежде всего женщины. У нее никогда не было подруг. Еще в школе девочки терпеть ее не могли за ее упрямство и вспыльчивость. Дразнили ее, все время над ней смеялись.
- Они даже били меня, за волосы дергали. Да и сейчас коллеги меня ненавидят. И это вовсе не зависть.
Ей всю жизнь хотелось подругу, она часто говорила об этом. И он начинал ревновать ее к женщинам, помимо мужчин, у которых она неизменно пользовалась успехом. Такие, как профессор Натан Бронкс, увивались за ней толпами. "Пустое, примитивное существо", - говорил он себе, стараясь забыть о ней, однако каждая такая попытка тут же пробуждала в нем противоположную реакцию. Это было иррационально, необъяснимо, но ученый превратился в раба легкомысленной, капризной актрисы. Рабство такого рода легко перерождается в яростный бунт.
Он подарил ей одно из своих второстепенных изобретений - хотел произвести впечатление, изумить ее наивную душу. В ее распоряжении оказался бинокльидентификатор, прибор, который постоянно следил за Натаном Бронксом. Стоило ему выйти ив дому и появиться из-за угла своего небоскреба, как бинокль, направляя движения Юлии, заставлял ее подойти к окну.
Необыкновенно чувствительная система электромагнитных датчиков обнаруживала присутствие Бронкса на расстоянии до десяти километров; передатчик бинокля немедленно ощупывал его направленным излучением; приемник преобразовывал отраженный сигнал.
- Идет! - уже вскоре радостно восклицала Юлия, глядя в бинокль на своего необычного поклонника и видя, как сильно он к ней спешит, как покупает для нее цветы и конфеты, как вскакивает на движущийся тротуар, втискивается в ажурные кабины подъемников, лишь бы поскорее преодолеть расстояние, которое их разделяет...
Однако после нескольких подготовленных таким образом свиданий актриса приняла его холодно, будто впервые увидела.
- Я больше не хочу подчиняться твоим идиотским биноклям. Это террор. Да, да - ты меня терроризируешь, заставляешь собою интересоваться. Мне это неприятно. Меня угнетает твоя наука и твоя техника.
Его поразила правда ее слов. Правда не о ней, а о нем. Что касается ее, то он просто подумал, что с ней придется нелегко, когда они будут вместе - а именно к этому он столь упорно стремился.
"Ну и жизнь мне предстоит с этой ведьмой", - сказал он себе, но бинокль послушно забрал. "Технические выкрутасы, - думала Юлия, - что он еще умеет? Обычный, зауряднейший человек, который своими фокусами хочет покорить мир, хочет властвовать над людьми..." Ей стало даже немного жаль этого забавного человечка. Однако с тех пор она всегда ожидала его с нетерпением; оно усиливалось, когда он опаздывал, либо, поглощенный горячкой творчества, которую она считала идеей фикс, не приходил вообще.
- Ты сама хотела, чтобы я был необычным, - говорит Натан. Она сидит, слегка утомленная, и кутается в халатик - белый, словно сшитый из облаков. И надувает губки.
- Ты опять терроризируешь меня своей наукой. Думаешь, если кто-то проходит сквозь стены, так я стану на него молиться?
- Никто не проходил сквозь стены. То, что я сделал, это достижение, колоссальное достижение. Не понимаешь? Я же объяснял, что такое дезинтеграция, я рисковал...
- Он рисковал! Да я только об этом и слышу! Как ты будешь рисковать своей жизнью, какая это ужасная опасность - разложить свое тело на атомы, превратиться в невидимое облако и направить его сюда, на мой сотый этаж... А теперь ты снова сложил свои атомы вместе, и вот ты здесь, и раздражаешь меня своим унылым видом. Как же это низко с твоей стороны! Как же ты изощряешься, чтобы меня подчинить!
