И закричал, озлясь:
— Чего моргаешь? Вот ваш собственный академик пишет. «Вид — это особенное качественно определенное состояние живых форм материи… Существенной характерной чертой этих форм являются внутривидовые взаимоотношения между индивидуумами…» Все правильно. Жена Козлова и их бабка постоянно строили стратегические планы укрощения Палестины. Чистые внутривидовые отношения. Дескать, вставим Арафату. «Изменение условий внешней среды, существенное для видовой специфики данных организмов, раньше или позже вынуждает изменяться и видовую специфику… Одни виды порождают другие… Под воздействием изменившихся условий, ставших неблагоприятными для природы организмов… — он снова погрозил жабе тяжелым томом Энциклопедии, — в теле организмов этих видов зарождаются, формируются зачатки тела других видов, более соответствующих изменившимся условиям внешней среды…»
Я тебя воспитывать буду, — пригрозил он. — Ваш академик прямо пишет, что воспитанием можно вывести совершенно новый вид. И Высшее Существо останется довольным, и я получу перстень на три желания. Ну, вот сам скажи, ну какой ты разумный? Чем переть пешком в глухую деревеньку, следовало просто позвонить. В Москву, на Кипр, в Белоруссию, в Канаду. Неважно куда. С ходу бы убедился, что нет больше на Земле ни одного Козлова. «Создавая для организмов новые условия, можно создавать новые полезные виды…» Видишь, я правильно действую. Все по науке. Академик овсюг превращал в овес, граб в лещину, а я неразумного следователя превратил в жабу. Теперь самку тебе найду. Научу спариваться. Чего молчишь? Моргни глазом.
Жаба смотрела на Летаева, но не моргала.
Непонятки какие-то числились за академиком, только Летаев откуда мог знать об этом?
Но следователь Повитухин не злорадствовал.
Раздувая пестрые жабьи щеки, он думал: ну да, Летаев — опытный контрабандист, но нельзя создавать новые виды, пользуясь указаниями Большой Советской Энциклопедии 1951 года издания.
Ишь, захотел перстень! На три желания!
Самка, это другое дело… Влечет… Красиво…
Он представил себе нежные округлые бока жабы… Не такой уж я неразумный… Поимею жабу… Все равно Летаев влип, все равно попадет теперь на ужасную формальдегидовую планетку, а я вернусь в органы…
Но теперь стану осторожнее.
Теперь на вызовы из глухих деревенек один выезжать не буду.
Раздувая пестрые щеки, следователь Повитухин с волнением представил округлые бока самки… Красивое засасывает… Как бездна… Раздувая щеки, он снизу вверх смотрел на Летаева… Предупреждал тебя отец… Не послушал… Вот и получи… Может, красота и спасет мир, но до этого его запросто погубят такие вот уроды…
Пара молодых страстных жаб…
Следователь Повитухин облизнулся.
Я теперь иначе буду относиться к лжеученым.
А статью академика перепечатаю в закрытом научном сборнике по криминалистике. Ишь ведь, как повезло. Восьмой том Большой Советской Энциклопедии. Хорошо, что не на другую букву. Спасибо Тоне библиотекарше, пропившей все остальные тома в самом начале перестройки, когда напрочь перестали выдавать зарплату…
Стивен Пайзикс
Зависимость
Провяз, два накида. Провяз, два накида.
Перед входом в пещеру матушки Берхте мелькнула тень. Она подождала, покачиваясь в своей качалке. Ее вязальные спицы вспыхивали белыми искрами.
Провяз, два накида. Провяз, два накида.
Тень скользнула ближе, и матушка Берхте потеряла терпение.
— Я тебя вижу, — проворчала она. — Входи. Тень замерла.
— Да, ты, ты! Входи.
Провяз, два накида. Провяз, два накида.
Тень нерешительно вступила в пятно света, отбрасываемого огнем очага. Совсем молоденькая девушка. Меньше двадцати лет. Она держала перед собой короткий меч, и довольно уверенно, однако сжимала рукоять так судорожно, что казалось, будто ее пальцы оставят вмятины в железе. Ее волосы червонного золота были недавно грубо острижены. Скорее всего, отрезаны тупым кинжалом, если Берхте что-то в этом понимает.
— Ну? — подбодрила ее матушка Берхте своим суровым голосом. — Как тебя зовут, девонька?
Провяз, два накида. Провяз, два накида.
Спицы Берхте отливали красным, как извергающиеся вулканы.
Девушка справилась с собой и не отпрянула. Матушка Берхте ухмыльнулась. Она знала, что выглядит очень внушительно: рост почти восемь футов, рога на голове, клыки во рту, когти на пальцах. Ну и, конечно, хвост.
— Алмазина, — робко ответила девушка. — Меня зовут Алмазина.
«Уж конечно!» — подумала матушка Берхте, а вслух сказала:
— И что же? Ты ведь влезла на гору не только для того, чтобы назвать мне свое имя.
Алмазина глубоко вздохнула. Хотя ее поднявшаяся грудь не произвела на матушку Берхте ни малейшего впечатления, Нассирскеги в своем углу одобрительно фыркнул. Алмазина резко обернулась, и прежде чем она опять напустила на себя невозмутимость, ее глаза успели на мгновение расшириться. Берхте прибавила ей несколько очков за быстроту, с которой она успела овладеть собой. Многие люди теряются при виде козлов величиной с добрую лошадь, но лишь немногие так быстро справляются со своим удивлением. Нассирскеги зевнул, обнажив желтые зубы.
— Э… р-разбойники напали на наше имение, — сказала Алмазина. — Моих родителей убили, моих братьев сразили, моих сестер увели. Я должна их спасти.
— Вот этим? — матушка Берхте презрительно указала подбородком на меч Алмазины. Ее спицы просверкали еще один ряд, и быстро растущая кольчуга звякнула у нее на коленях.
— С твоей помощью, — сказала Алмазина. — Если ты мне ее окажешь.
Матушка Берхте кивнула, покачиваясь и продолжая вязать, но ничего не ответила. Алмазина неловко переступила с ноги на ногу. По ее лицу ползла капелька пота.
Провяз, два накида. Провяз, два накида.
— А почему бы и нет? — наконец сказала матушка Берхте. — Взобраться сюда нелегко, и ты заслужила награду. Выбери ее.
Алмазина обвела взглядом сумрачную пещеру.
— Что?
Матушка Берхте подула на очаг. Взметнулось пламя, озарив пещеру почти нестерпимо ярким светом. На каждой стене засверкали и заблестели десятки кольчуг — каждая в своем стиле, со своим узором. Искусно связанные из разнообразных сортов проволоки, они разнились плетением и рисунком. На этой — серебристый дракон выпускал из ноздрей медное пламя. На той — замечательно вывязанный грифон взмывал в звездное небо. А третья завораживала взгляд прихотливым узором летящих золотых и алых листьев.
Алмазина ахнула и опустила меч.
