— Еще неделя, и оболочка будет готова, — сообщил Светоносный. — Ментальную матрицу мы загрузим, как только окончится формовка мозга. После этого можно приступать к реализации «Шторма».
Механизм, напоминавший богомола, быстро и ловко откинул крышку черепной коробки и принялся исследовать мозг, изредка прочеркивая новые извилины и тревожно попискивая.
— Меня мутит, — сказал Узиль. — Когда она станет причесываться, это картина непременно придет мне на ум.
Шипели насосы, нагнетая в легкие клона воздух. В зеленоватом свете лицо Алины-второй выглядело безжизненным и путающим, словно лицо мертвеца. По трубкам струились темно-красные растворы, питая тело.
— Кстати, о ментальной матрице. Ты ведь должен был ее прописать, не так ли?
Узиль кивнул.
— Не понимаю, почему, но к Совершенному невозможно пробиться. Ее сознание полностью закрыто от любых внешних воздействий. У Светящегося тела отсутствует выход даже в нижние слои Аструма.
Светоносный пожал плечами.
— И как ты это объяснишь?
Узиль ответил не сразу, наблюдая за тем, как три механические лапки отлаживают работу сердца.
— Возможно, это влияние лекарств. Она ведь еще в больнице.
Светоносный неприятно усмехнулся.
— Ты ведь сотворен младшим, как я помню?
Узиль кивнул. Видно было, что Светоносный затронул неприятную и болезненную тему.
— А потом сумел выслужиться, да так, что Провозвестник поднял тебя на вторую ступень. Еще немного, и твое имя было бы сокрыто, — Светоносный говорил задумчиво, словно сам с собою. — Что же помешало?
— Нефалимы, — выдавил Узиль. — Искаженная форма, не Светлые и не Темные. Только потоп…
Раздался нежный электронный писк, затем роботы одновременно отсоединились и покинули колбу. Технический перерыв первой группы, место которой в ту же минуту заняла вторая, свежая, бодрая и деятельная.
— Да, нефалимы, — повторил Светоносный с таким выражением, словно мысль о полукровках доставляла ему странное, непонятное удовольствие. — И ведь ты старался реабилитироваться, верно? Одно избиение младенцев чего стоило. И Нуменорская акция без тебя не обошлась.
Узиль молчал, разглядывая идеально чистый мрамор пола, белый с теплыми розовыми прожилками. Не хотел говорить, что его бытие было искуплением за один лишь проступок. Слишком это было больно и грустно, даже для ангела его уровня.
— И это дело с Совершенным, — проговорил Светоносный с искренней печалью. — Ты ведь так старался.
— Не надо, — перебил Узиль.
— Вот видишь, — Светоносный вздохнул. — Тогда коллегам тоже не понравилось то, что я их ткнул носом в их же собственный непрофессионализм. А у нас всегда право большинство, — он сделал многозначительную паузу и продолжал: — Лично мне сразу пришло на ум, что кто-то ее прикрывает.
— Прикрывает? — переспросил Узиль с довольно-таки глупым видом.
— Уж не думаешь ли ты, что, находясь в постоянном стрессе и шоке, она сама смогла выстроить подобный щит?
Узиль пожал плечами и перевел взгляд туда, где весело перемигивались огни пульта управления.
— Смогла же она сдвинуть ось миров, — пробормотал он. Светоносный кивнул.
— Это была случайность. А защиту подобного уровня обычно делают специально.
За огромным окном в форме восьмиконечной звезды медленно и величаво проплыла багрово-рыжая планета. Когда она скрылась и виду, Узиль рискнул задать вопрос:
— И кто это может быть? Неужели нефалим вошел в такую силу?
В ответном взгляде Светоносного читалась ничем не прикрытая брезгливость.
— Подумай, — предложил он. — Чем, к примеру, сейчас занимается коллега Исцелитель? И зачем он ездил в Гребенщиковскую дурку в облике Мазера?
* * *
Начиналась метель.
Дэн никогда не ездил по таким ужасным дорогам да еще и в такую скверную погоду. Горячка пыла и рвения сошла, когда он свернул с трассы, и Дэн неожиданно подумал, что все идет не так, как нужно.
Как, действительно, он собирается спасать ее? Войдет с автоматом в больницу и потребует на посту: Алтуфьеву мне, а то всех положу! Получается какой-то идиотский боевик; ему и двери-то не откроют.
Профессор не выдержал — слег в больницу с инфарктом. Дэн сам ему вызвал «скорую», разумеется, после того, как получил оружие, ключи от машины и сведения о том, в каком конкретно корпусе нужно искать Алину.
Что, если спрятать автомат под пальто и пройти в качестве родственника пациентки Алтуфьевой? Но в больнице наверняка есть раздевалка, и ему придется снимать верхнюю одежду. Начинать захват дурки с гардеробщицы и требовать выдачи Алины?
Снежный рой становился все гуще. Он был похож на стаю некрасивых лохматых птиц.
Дэн остановил машину. Надо было все спокойно обдумать прямо сейчас. Такая ли это хорошая затея, брать психушку штурмом? Вдруг ничего не получится, у него выбьют оружие из рук или попросту запрут двери на этаж Алины — а двери в больнице крепкие, металлические, словно специально для таких случаев.
Кафедра богословия вспыхнула одновременно с нескольких сторон. Когда пожарные приехали, огонь уже успел переметнуться на центральные лектории. Никто из студентов и сотрудников не пострадал, хотя впечатлений хватит надолго: гудящая стена голодного огня, хаос, крики, паника.
Или все-таки заложник? Взять бы главврача или завотделением. Жалкую шизофреничку с удовольствием на них обменяют.
Она уже месяц в больнице. Дэну страшно было представить себе ее лицо.
Дворники с трудом очищали стекло от снега. Потом они бы уехали. На юг, в Геленджик; там обитал старый Дэнов приятель Паша, который чересчур многим ему обязан, чтобы отказывать в помощи. И Алина бы отдыхала — ведь дурка это чересчур даже для бога.
А быть ей богом или нет, она решила бы после.
Дэн ударил ладонью по рулю — просто чтобы избавиться от напряжения, от ощущения, что его нервы натянуты, словно струны на колки, и вот-вот лопнут. Боль была слабой и недостаточной; он ударил еще и еще.
Он прорвется. Он должен прорваться туда ради нее.
Машина перевалила через кочку и двинулась вперед.
* * *
Еда в больнице была отличная.
Повара готовить умели; блюда напоминали ресторанные, а не общепитовские. Мало что сейчас радовало Алину; к счастью, хорошая кормежка была одной из этих немногих вещей.
Других, честно говоря, не существовало.
Ароматные щи на курином бульоне, картофель с котлетами по-киевски, зеленый чай с яблочным пирогом выстроились перед Алиной на столе. Она рассеянно ковыряла ложкой в тарелке; есть почему-то совсем не хотелось. Виновато ли в том было полнолуние (всю ночь круглая полная Луна таращилась в окно, словно наблюдала за ней) или новые таблетки, только Алина почему-то ощущала какое-то ленивое равнодушие по всему, почти презрение.
