Наконец, двери лифта раздвинулись, выпустив в холл табунчик андроидов с маловыразительными лицами полицейских служащих, которые деловито застучали подошвами по паркету, спеша по срочным делам.
— Чего я опасаюсь, — сказал Ресч, когда за ними закрылись двери лифта, — так это того, что у Гарланда мог быть горловой сигнализатор на случай гибели. Сейчас эта штука уже должна заработать.
Он надавил самую верхнюю кнопку, и кабина бесшумно начала подъем.
— Как вы думаете, меня возьмут на работу в ваше управление? — спросил Ресч через несколько секунд. — Ведь я теперь остался без работы. В лучшем случае.
— Я… думаю, отказывать вам нет причин, — осторожно ответил Рик. — Правда, у нас уже есть два охотника…
«Я должен сказать ему, — подумал он. — Это жестоко, это неэтично. Он вытащил меня из ловушки — и вот благодарность. Но что поделаешь?»
— Просто уму непостижимо, — продолжал Фил. — Просто невозможно представить. Три года я работал под началом андроидов! И ничего не подозревал, ни о чем не догадывался!
— Возможно, все случилось не так давно, и вы только в последнее время попали под контроль андроидов.
— Но все три года моим начальником был Гарланд!
— Если верить тому, что он успел мне рассказать, то вся эта банда прибыла на Землю всего несколько месяцев назад.
— Значит, когда-то существовал настоящий Гарланд. И я не заметил, когда его подменили… — Внезапно худое лицо Ресча дернулось. — Или… или в меня встроена система ложной памяти… И я ложно помню, как работал три года… — Он старался понять, голос стих почти до шепота. — Но только андроиды способны носить в себе ложную память… По отношению к людям система оказалась неэффективной…
Лифт остановился, двери раздвинулись, и перед ними простерлась пустынная крыша со стоянками аэрокаров — посадочная площадка полицейского управления.
Отперев дверцу своего кара, Ресч жестом поторопил Рика забраться в кабину, сел за управление и включил двигатель. Секунду спустя, они уже поворачивали на север, в сторону старого здания оперы. Фил управлял почти машинально — в его сознании продолжали доминировать мрачные, пугающие мысли, наложив отпечаток на лицо.
— Послушайте, Декард, — заговорил он внезапно. — После того, как мы устраним Любу Люфт… я хочу, чтобы вы… — Голос его прерывался. — Вы понимаете, о чем я? Чтобы вы протестировали меня. По моей ли, по вашей ли шкале — не важно.
— Подумаем об этом позднее, — уклончиво ответил Рик.
— Вы не хотите меня тестировать, да? Догадываюсь, почему… что говорил вам обо мне Гарланд?
— Даже вдвоем нам будет трудно справиться с Любой Люфт. Давайте не будем пока отвлекаться от главного.
— Ведь дело не только в системе ложной памяти. — Ресч упрямо не хотел менять тему разговора. — У меня ведь есть животное. Настоящее, не электрическое. Белочка. Я очень люблю свою белку, Декард, кормлю, каждое утро меняю подстилку… Это такая бумага, которую кладут в клетку, знаете? А вечером, после работы, я выпускаю ее погулять, и она прыгает по всей квартире. В клетке у нее есть колесо. Вы видели когда-нибудь, как белка крутится в колесе? Она бежит и бежит, а колесо все крутится и крутится, но белка остается на том же месте… Правда. Баффи это, кажется, нравится.
— Думаю, белки не очень умные животные, — сказал Рик.
Дальше они летели в молчании.
В опере они узнали, что репетиция уже закончилась, а мисс Люфт из театра ушла.
— Куда именно? — спросил Ресч у одного из рабочих сцены, показав свое полицейское удостоверение.
— Вроде в музей, — ответил рабочий. — Сказала, что хочет успеть на выставку картин Эдварда Мунка, завтра она закрывается.
«А Люба, — подумал Рик. — „закрывается“ сегодня».
— Как по-вашему, какие у нас шансы? — спросил у него Ресч, по пути в музей. — На то, что она не убежала и мы найдем ее в музее?
— Не знаю, — честно ответил Рик.
Войдя в здание музея, они выяснили, на каком этаже находится нужная им выставка и вскоре уже бродили среди картин и статуй, вырезанных из дерева. Людей на выставку пришло довольно много, и целый школьный класс. Пронзительный голос учительницы был слышен во всех комнатах. Рику пришло в голову, что именно так должен бы был звучать голос анди, и внешность у него должна быть такая же, как у этой училки, а вовсе не такая, как у Любы Люфт или Рэйчел Розен…
— вы когда-нибудь слышали, чтобы анди держали дома животных? — все не унимался Фил, то есть, устройство, стоящее рядом с ним.
По какой-то смутно осознаваемой причине Рик испытывал желание быть честным до жестокости.
— Да. Мне известны два случая, когда анди владели животными. Но это случается крайне редко. Из своего опыта общения с андроцдами я могу сделать вывод, что они, как правило, не в состоянии содержать животное, потому что живые существа требуют душевного тепла. Кроме рептилий и насекомых, конечно.
— А белка? Ведь ей тоже нужно это тепло? Баффи живется превосходно. Я ее через день расчесываю…
Он остановился перед картиной, выполненной масляными красками, и умолк, внимательно рассматривая ее. Картина изображала безволосое страдающее существо с головой, похожей на грушу, с ладонями, в ужасе прижатыми к ушам и с открытым в безмолвном крике ртом. Искаженные, судорожные волны муки существа, словно эхо крика, расходились в воздухе вокруг его головы. Оно оказа словно оказалось заключенным в собственном вопле и зажало уши, чтобы его не слышать. Из-за этого крика (или несмотря на него?) существо оказ было полностью изолировано от остальных людей.
— Потом он сделал еще статую, — сказал Рик, прочитав табличку под картиной.
— Наверное, — медленно произнес Ресч, — вот так должен чувствовать себя андроид… — Он изобразил в воздухе вибрации видимого на картине крика существа. — Но я так себя не чувствую, следовательно… скорее всего… я не ан…
И замолчал — в зал вошло еще несколько человек.
— Знакомьтесь. Люба Люфт, — кивнул в сторону девушки Рик, и Фил, сразу забыв о своих мрачных подозрениях, размеренным шагом, не выдавая спешки, направился в ее сторону.
Главное — не нарушать атмосферу будничности. Другие люди, не подозревающие о присутствии среди них андроида, не должны подвергаться опасности — даже если ценой этому будет провал операции.
Люба застыла перед картиной, полностью поглощенная ею. На ней были блестящие брюки, суженные у щиколоток, и золотистый зеркальный жилет. Она была прекрасна. На картине, от которой певица не отрывала глаз, была изображена совсем юная девушка, сидящая на краю кровати. Руки ее были крепко сцеплены, на лице отражало ошеломление и робость.
