– Ловко, – сказал Опарин снова. – Вы задержаны за мошенничество, Алевтина Викторовна.
На шоссе, чуть в стороне от остановки, возле указателя «Поярково 0,5 км» стоял отец Герман. Опарин затормозил. Алевтина безвольно мотнулась на заднем сиденье джипа.
– Подвезите до города, – сказал отец Герман, бесцеремонно забираясь на сиденье рядом с водительским.
Опарин покосился на него, не поворачивая головы, но ничего не сказал. Поехали.
Когда миновали первый подъем, отец Герман спросил:
– А что Стафеев – он ведь был жадный?
– Чрезвычайно, – подтвердил Опарин.
– Я так думаю, он видел в лесу убийцу.
– Ага, – сказал Опарин.
– И стал трясти с него деньги за молчание.
– Именно, – сказал Опарин. – Поэтому его и убили привычным орудием, но не ради потребности, а из необходимости. Орудие типичное, а жертва – нет.
– Стойте! – ожила вдруг Алевтина, о которой они забыли. – Стало быть, консервы тут не при чем?
– Ага, – сказал Опарин с удовольствием. – Что консервы – это мы так, попутно установили. Для полноты картины морального облика погибшего.
В наступившем молчании было слышно, как Алевтина на заднем сиденье зашипела: «Х-хи-и-и…»
– Куда вас подросить в городе, Герман Васильевич? – любезно осведомился Опарин. Похмелье совершенно не мучило его, и вообще он находился в добром расположении духа.
– К районной больнице. Знаете, Иван Ильич, я много размышлял над теорией Гувыртовского – насчет инопланетян. Я вам еще не рассказывал?
– Кто это – Гувыртовский?
– Школьный учитель. Он считает, что поярковские убийства – признак вторжения инопланетного разума.
– Очень интересно.
– Напрасно смеетесь. По его мнению, пришельцы нарочно увечат тела, придавая им сходство с внешностью…
– …маленьких зеленых человечков, – заключил Опарин. – Для прокуратуры – в самый раз.
– А если все наоборот? – продолжал отец Герман. – Если наш маньяк – контактер?
– То есть?
– Если его похищали инопланетяне – может быть, в детстве – и с тех пор он их повсюду ищет? Пытается разоблачить?
– Вы что, верите, будто представители инопланетной цивилизации посещали Поярково со специальной целью выкрасть оттуда подростка и надругаться над ним? – спросил Опарин.
– Я – нет, но человек с поврежденной психикой вполне может в это верить.
Опарин с подозрением поглядел на отца Германа и вдруг резко затормозил – на дорогу неспешно выступил лось. Опарин несколько раз надавил гудок. Лось повернул важную голову и поглядел на джип. Алевтина вдруг отчаянно заерзала, перемещаясь к дверце.
– Далеко не убежишь, – предупредил Опарин. Она замерла и опять издала шипение.
Лось наконец принял решение, пересек дорогу и скрылся в лесу. Джип тотчас рванулся с места.
– Нет, в инопланетян я не верю, – задумчиво повторил отец Герман. – Я уже говорил вам, что церковные люди не суеверны. Нам следует поискать среди тех, кто состоял на учете в психоневрологическом отделении. Наверняка наш похищенный наблюдался врачами, хотя бы недолго. Они хранят такие данные?
– Да, – сказал Опарин. – Но почему вы так уверены, что он местный?
– Потому что он вырвал рисунки с изображениями инопланетян из книги, бывшей в поярковской библиотеке.
– Хм, – сказал Иван Ильич.
Пока Опарин оформлял Алевтину, что заняло у нее менее получаса, отец Герман находился в церкви Рождества Пресвятой Богородицы, которая стояла на площади напротив «Монстра». Церковка была старая и чрезвычайно обжитая. Она казалась многолюдной даже тогда, когда никого, кроме женщины в бесформенном черном платке, с кислым видом протирающей свечник, там не было. Отец Герман взял листок «Голос Церкви», время от времени выпускаемый приходом, и в полумраке прочитал следующий поучительный случай про смерть колдуна.
Как известно, колдун не может умереть, не передав свою силу, и перед смертью очень мучается. И вот умирает один такой колдун, а внук, бывший при нем, не хочет принимать в себя чародейскую силу. Второй день не может отойти дед, третий… Наконец внук решился. Тайно взял маленькую иконку Пресвятой Богородицы, приложил к груди под рубашкой, а другой рукой взялся за руку деда. Тут старый колдун сразу помер. Икона же вошла в тело внука и приросла к нему – как родимое пятно, так что удалить ее невозможно. И главное – она стала совершенно темная, но водой не отмывалась.
Благоразумный внук колдуна провел всю жизнь в покаянии, и на тридцатый год такой жизни икона у него на груди начала светлеть, а к сороковому сделалась совершенно чистой, после чего сей раб Божий отошел ко Господу. «Это было в 2007 году», – лаконически завершалась заметка.
Отец Герман нашел заметку интересной и заплатил за листок два рубля.
Тут с площади донесся бодрый гудок – Опарин избавился наконец от Алевтины и готов был к визиту в больницу. Конечно, можно просто послать запрос по электронной почте, но ответ на него мог прийти и через неделю, если не позднее. Кроме того, медики не любили делиться данными, которые считались конфиденциальными. Опарин по-прежнему оставался в приподнятом настроении, был по-злому весел и готов ко всему.
Джип ворвался во двор новой районной больницы – примерно того же года постройки, что и «Монстр», и сходной архитектуры. Несколько больных в халатах и тапках бродили среди скамеечек и подстриженных почти под ноль кустов. Одна скамейка была опрокинута и лежала на буром газоне, как будто в обмороке. Из окон выплывала тяжкая вонь больничной кухни.
– Как думаете действовать? – осведомился Опарин у отца Германа, пока они поднимались по пандусу, а затем путешествовали в лифте до главврача.
– Имеет смысл смотреть у них в базе данных графу «место рождения». Выберем всех из Пояркова, кто состоял на учете.
– Угу, – сказал Опарин и потер руки. На одной была свежая царапина, оставленная острыми женскими ногтями. – Вот так просто?
– Именно, – подтвердил отец Герман.
Когда они снова садились в джип, над Шексной висела черная туча, из которой вырывались яростные молнии. Ветер гнал по стареньким мостовым райцентра сор и листья, где-то совсем неподалеку отчаянно бился ставень, с каждым ударом все звонче – рассыпаясь на щепки. Перекрикивая грозу, завелся мотор, и почти сразу с небес хлынуло. Потоки воды падали на город отвесно, в лобовое стекло как будто плескали из полного ведра. Джип медленно двинулся по улице, возмущая воду. Город преобразился – обезлюдел, его очертания размылись, стерлись, словно мироздание начало сворачиваться, уходить к истокам, к пятому, четвертому, третьему дню Творения. Но потом, когда Шексна осталась позади и растянулось шоссе между кулисами лесов, гроза пошла на убыль, и мир сделался темным, прозрачным и гневным.
