Я постоянно ощущал что-то вроде ауры — состояния, которое предшествует эпилептическому припадку. Сравнение моего тогдашнего обострения всех чувств с аурой пришло непроизвольно. Мне вспомнился один знакомый эпилептик, который умел с точностью до минуты предсказывать время своих припадков. Так что он готовил сцену загодя, подбирая публику и декорации по своему вкусу. Лежа рядом с Натомой, я думал о близости страстной любви к эпилептической ауре. Быть может, это способ любить всю Вселенную, открыться ей навстречу, отсюда и состояние спокойной взвинченности, мутящей рассудок ясности… О, если мы можем обнять в такие моменты все галактики — нам здорово повезло быть людьми!.. Мысли вихрились в моей голове, много мыслей, покуда я не уплыл за пределы думанья.
Но чертовка-девственница была тут как тут. Она затевала новый тур — и, не зная язык индейцев чероки, я был бессилен объяснить ей, что мои батарейки требуют какое-то время на перезарядку. Тогда моя женушка попробовала язык жестов. Вскоре мы весело болтали будто глухонемые — кое-как понимая друг друга. Она даже пыталась шутить и временами заливалась смехом. А я-то поначалу вообразил, что взял в жены нудновато-серьезную девушку строгих правил. Теперь стало ясно, что жизнь в резервации, опутанная множеством традиций, привела к раздвоению ее натуры
— приученная держать в узде эмоции, Натома преображалась в интимной обстановке, когда можно было расслабиться и показать свой скрытый душевный мир. Она на глазах становилась беспечной веселой резвушкой. Да и трудно не перенять у шизонутого Гиня хоть часть его буйной непосредственности — плотно пообщавшись с ним даже совсем недолгое время.
Внезапно Натома поднесла палец к губам, призывая меня к тишине и осторожности. Я замолчал и прислушался. Она на цыпочках пробежала ко входу в вигвам, словно надеялась поймать шпиона. Если кто и шпионил, так это волк Секвойи. Вне сомнения, зверь был поставлен на страже заботливым М'банту.
Натома расхохоталась, направилась к обтянутому кордовской цветной дубленой кожей сундуку с приданым и открыла его с такой осторожностью, словно там могла быть бомба. Затем жестом подозвала меня. Я заглянул внутрь и увидел именно то, что ожидал увидеть: домотканое покрывало. Моя женушка сорвала покрывало, и я обалдел от неожиданности.
Там, на черной замше, покоился полный сервиз на двенадцать персон, некогда принадлежавший королевской фамилии, — восемнадцатый век, севрский фарфор. Веками считалось, что ни один полный комплект подобных сервизов не сохранился, и в нашу эпоху такой сервиз нельзя было приобрести и за 14,917 процентов всех земных богатств. На черной замше возлежало семьдесят два предмета, и у меня не было возможности немедленно выяснить, каким образом этот уникальный сервиз очутился в угадаевском сундуке. Натома заметила, что я стою с открытым ртом, с веселым смехом схватила одну тарелку, подбросила ее в воздух и поймала.
Я чуть не родил на месте. Секвойя был прав: я вступил в неравный брак
— куда мне с суконным рылом да в калашный ряд!
Пришлось мне сказать ей правду: что она еще большее сокровище, чем ее бесценное приданое. Поскольку языка чероки я по-прежнему не знал, эту свою мысль я высказал следующим образом: закрыл крышку сундука, усадил Натому на нее, раздвинул ей ноги, закинул их себе на плечи. Я втолковывал ей эту мысль так нежно, долго и настойчиво, что Натома устала вскрикивать и улыбаться и стонать и ласкать мою спину. После того, как она вскрикнула совсем по-особенному и вонзила ноготки мне в спину, мы устало приникли друг к другу, прослезившись от счастья и радостно улыбаясь.
Именно в этот момент я понял, что Хрис был прав. Двести лет я работал в постели как бесчувственная механическая помпа. Двести лет я только трахался. И лишь сейчас впервые занимался любовью, был влюблен и испытывал любовь ко всему миру — одновременно с ощущением, что я этот чертов мир понимаю и принимаю.
Часов в семь утра нас разбудил громовой кашель за пределами вигвама. Обнаружилось, что во сне мы перевились и перепутались. Натома крепко обхватила мою шею и оплела ногой мое бедро, так что я словно в капкан попал; я же левой рукой обхватывал одну из ее медовых грудок, а правую руку угнездил за ее бедром, у самого входа во вчера взломанные парадные воротца. Потом мы разом на двух языках прокричали: «Кто там?» Отозвалось два голоса — Вождь на черокском и М'банту на двадцатке.
— Гинь, ты должен поприсутствовать на завершающей церемонии. И только тогда все гости смогут разойтись по домам. Позволь нам войти внутрь — со всем необходимым?
И они вошли, неся бадью с горячей водой, полотенца и мыло, а также свежее постельное белье. После того, как мы помылись и оделись, наши шафера вернулись, чтобы дать указания касательно предстоящей церемонии.
— Медленно идете по кругу по часовой стрелке, Натома слева от Гиня. Брат позади жениха. Распорядитель за невестой. Двигаетесь чинно, с достоинством на лицах. Никакого зубоскальства, никаких гримас и ужимок — невзирая на любые провокации. Думаю, в этом я могу положиться на тебя. Гинь.
— На сто процентов.
— Хотел бы я быть столь же уверен в поведении сестры. Она такая непредсказуемая.
Итак, мы начали круг почета — с напыщенным видом короля и королевы, посещающих завод по производству презервативов. Сперва мы шли действительно чинно и с державным достоинством. Но потом Натома не удержалась — очевидно, ее так и подмывало похвастаться. Она внезапно подняла обе руки и четыре раза ударила кулачком о кулачок. Смысл этого жеста был яснее ясного — и толпа восторженно взревела. Я услышал, как Секвойя сзади прошипел что-то вроде: «Задницу надеру!» — но, очевидно, это был черокский эквивалент данного выражения. Натома шествовала дальше, надменно вскинув свое овальное личико. Она мало-мало не лопалась от гордости. А гости реагировали самым оригинальным образом. Жены начали громко поносить своих мужей, честя их недолюбками, кроликами, обмылками и прочими нелестными словами, что мне показалось несправедливым в отношении мужей, чей медовый месяц закончился годы назад, — ведь многие метлы чисто мели, пока не оббились. А юные поклонники Натомы недвусмысленными жестами показали мне, что в любую ночь могли бы превзойти меня по очкам. Одна старуха подскочила и крепким членопожатием одобрительно приветствовала мою мужскую силу. Натома гневно отбросила ее руку. «Частная собственность. Посторонних просят держаться подальше».
Словом, хороводили нас еще пару часов, прежде чем гости получили должную дозу впечатлений и стали расходиться. Наступило время прощаний. М'банту усердно нашептывал мне правила племенной вежливости:
