В конце речи Брубер призвал присутствующих выступить в поддержку комитета "В защиту договора", - мол, это наш общечеловеческий долг, а долги надо отдавать.
Цанс поблагодарил Брубера от имени преподавателей и студентов и предложил всем высказаться "по существу затронутого вопроса". Первое замечание "по существу" прозвучало от Бенедикта. Он громко заявил, что ни один договор дольше одного поколения не держится, что уж тогда говорить о пяти-шести поколениях. Заявление Бенедикта заставило аудиторию мгновенно забыть о моролингах. Перебивая и перекрикивая друг друга, преподаватели и аспиранты стали приводить примеры, опровергающие заявление Бенедикта. Бенедикт так просто не сдавался, аргументы расчетливо тратил на преподавателей, в отношении аспирантов не смущаясь переходил на личности. Бруберу не удалось вставить и слова. Впрочем, он и не пытался. По-моему у него не было настроения спорить с каким-то студентом. Писатель одиноко стоял на кафедре и озабоченно посматривал на первые ряды.
Между тем Цанс выразил сомнение по поводу содержания клятвы Генерального секретаря. В мифологии моролингов нет ни слова об реинкарнации, говорил он, следовательно, они не стали бы требовать клятвы, затрагивающей реинкарнацию: зачем требовать то, во что сам не веришь. Брубер возразил, что мифология моролингов касалась только самих моролингов. О других племенах моролинги судили по не по своим обычаям, а по обычаям, принятым у соседей. Ближайшие соседи моролингов - кивара-муравьеды верили в переселение душ, поэтому, с точки зрения моролингов, вполне логично потребовать от чужаков клятвы, затрагивающей интересы чужака, так сказать, в полном объеме. В ответ, Цанс неявно (гость, все-таки) обвинил Брубера в некомпетентности. Бенедикт с его историческими прецедентами сначала ушел в тень, затем вынырнул на стороне Брубера. Цанс сперва пришел в замешательство от такого предательства, но потом, заручившись поддержкой коллег, перешел в наступление…
Слушать их дальше не имело смысла. Под шумок я незаметно удалился.
Найдя пожарную лестницу - единственное тихое место во всем университете, я позвонил Яне.
– Проверь, пожалуйста, не был ли Корно потомком того Генерального секретаря ООН, который подписал договор с моролингами, - попросил я ее.
Прежде чем сказать такое, я некоторое время размышлял, какой тон мне следует выдержать - серьезный, чтобы Яна приняла мою просьбу за шутку, или шутливый, чтобы Яна подумала, что у меня не все в порядке с головой. Но вышло ни так, ни эдак.
– Во что ты вляпался на этот раз? - спросила она.
– В вендетту по-моролингски. В кого переселилась душа Корно, я тебя не спрашиваю, но если, паче чаяния, ты в курсе, у кого это можно выяснить, то, ради бога, намекни…
Она отключила связь.
Я вернулся в аудиторию. За время моего отсутствия, там кое-что изменилось. Брубер сидел в первом ряду и раздавал автографы. Перегородив проход, к нему выстроилась очередь. Группка преподавателей и студентов заняла противоположную часть первого ряда и вела сугубо научную дискуссию о моролингах. Бенедикт спорил больше всех. Его спутница Шишка стояла в стороне и внимательно слушала ученых. Она улыбалась улыбкой ребенка, наблюдающего за еще меньшими детьми.
Растолкав студентов, я подал Бруберу "Моролингов", раскрытых на следующей странице после титульной. Не поднимая глаз, он расписался, затем, видимо, случайно перелистнул страницу и увидел старую подпись. Вопросительно и слегка насмешливо посмотрел на меня. Заметив мое затруднение, помог:
– На остальных расписаться?
– Они будут против, - кивнул я на студентов, пихавших меня со всех сторон.
Не ответив, он вернул книгу.
Я пошел послушать, о чем спорят ученые.
– То, что вы говорите никем не подтверждено, - сказал Бенедикту молодой бородач с въедливыми глазами. - Я уверен, источники, на которые вы ссылаетесь, крайне сомнительны.
– Это Спенсер по-вашему сомнителен?! - возмутился Бенедикт.
– Спенсер переписчик и интерпретатор, - ответил бородач. - Сам он с кивара дела никогда не имел.
– Простите, с кем он не имел дела? - задал вопрос веселый круглолицый старичок с коротенькой седой бородкой. Черная академическая шапочка была лихо сдвинута на затылок.
– Кто эти двое? - шепотом спросил я Шишку.
– С большой бородой - доцент Семин, антрополог. Страшно не любит, когда кто-то вторгается в его область. В шапочке - академик Чигур, светило планетологии. Он может позволить себе проявлять неосведомленность в чем угодно, вплоть до таблицы умножения. Кажется, он проспал весь доклад…
Тем временем Семин просвещал академика:
– До переселения на Ауру, моролинги являлись одним из кланов племени кивара. Собственно моролингами их стали называть позднее, уже после переселения.
Бенедикт возразил:
– Они были кастой. Я бы предпочел термин "каста", а не "клан". Эндогамия в сочетании со строго очерченным кругом занятий намекают на кастовую систему у кивара, а не на клановую.
– Не стану спорить, хотя, неявно, вы опять ссылаетесь на Спенсера. Другие источники говорят о клане "шелеста листвы" у кивара. Вы учтите, что информаторы Спенсера были не из числа моролингов.
– Разумеется, я об этом знаю! - воскликнул Бенедикт. - Среди моролингов не было ни одного информатора. Все, что нам известно о предках нынешних моролингов, нам известно от их соседей. Индейцев-кивара изучали на протяжении ста лет. За это время сменилось три поколения исследователей. Информаторы, чьи сведения использовали исследователи, ни в чем друг другу не противоречат. Поэтому нет никаких оснований утверждать, что информаторы из соседних племен лгали.
– Эта непротиворечивость и подозрительна! - уцепился Семин. - Меня не покидает мысль, что исследователи внутренних областей бассейна Амазонки просто перепевали друг друга. Спенсер частично скомпилировал работы предшественников, а частично, действительно, использовал сведения, полученные от информаторов. Но я не уверен, что мы должны всерьез воспринимать исследования двухсотлетней давности. Труды Спенсера читаются, как вторичный фольклор. Я имею в виду, что научный подход Спенсера - уже фольклор, только нашего, "цивилизованного" образца, с неизбежным стремлением найти в случайном и алогичном первые и вторые гомологии, excuse moi за любимую вами математическую терминологию, но я в данном случае повторяю не вас, а Спенсера.
– Ей богу, слышу, как Спенсер перевернулся в гробу, - радостно зааплодировал Чигур и задумчиво добавил: - Шелест листвы, какой странный тотем.
– А что вы думаете по поводу таких тотемов, как смех или болезнь? - добавил ему задумчивости Семин.
