Устроившись на краешке кресла, я написал несколько слов отцу и сестре Катарине. Я писал пышными фразами, упрашивая их оставить свои убежища и стать свидетелями часа моей славы, поскольку он мог обернуться последним моим часом. Я крикнул снизу слугу и, заплатив ему два динария, попросил срочно доставить записки адресатам.
Я попробовал сыграть на гитаре, написать стихотворение и прощальное послание миру и городу. Затем выскочил на улицу и помчался к Мандаро за благословением.
У Старого Моста уже собирались участники большого парада. Старые серые и терракотовые стены эхом отзывались на крики мужчин, подростков и животных. Два дряхлых мамонта — наши живые баллисты — терпеливо дожидались, пока им выкрасят морды в белый цвет и украсят длинные изогнутые бивни. Но самое впечатляющее зрелище наблюдалось в восточной стороне, у башни Старого Дома. Здесь разместилось городское стадо тиранодонов, этих царей и повелителей всех древнезаветных животных. За свирепыми тварями приглядывали их традиционные пастухи — сатиры, пригнавшие стадо из загонов по дороге Шести Лагун.
О, что за зрелище являли собой эти примитивные создания, полулюди, полукозлы, суетящиеся вокруг своих гигантских подопечных! Я с трудом протиснулся сквозь толпу мальчишек и торговцев, собравшихся поглазеть, как рогатые пастухи выстраивают тиранодонов в ряд. Четыре страшилища достигали шести метров в высоту. Чешуя у них была желто-зеленого цвета с переходом в серый. Это были уже старые звери. Хвосты их, свернутые большими кольцами, покоились на спинах. В целях безопасности сквозь кольца были пропущены цепи, обвивающие также и шеи злобных тварей. Хищные морды были заключены в железные клетки. Звери были достаточно послушны — сатиры с ними справлялись, — но огромные лапы, так похожие на птичьи, беспокойно шаркали по булыжнику, как будто тварям не терпелось врезаться в толпу и устроить побоище. Тиранодонов и кинжалозубов укротить можно было лишь с большим трудом, а приручить никогда. Во время религиозных праздников они были неотъемлемой частью церемониала.
Мандаро отпустил мне грехи.
— Во всем есть единство и двойственность, — сказал он. — Плоть наша живет в прекрасном городе, но также обитает в дремучих дебрях темных вероучений. Сегодня тебе оказана честь вознестись над всем этим.
— Вы будете наблюдать за мной, отец?
— Несомненно. Теперь же я собираюсь понаблюдать за сатирами и тиранодонами. Как и тебе, мне нравится это варварское зрелище. Мы допускаем их в город только во время важных церемоний. Этого вполне достаточно.
Только я вернулся домой, как в дверь постучали. Это была Армида со своей старой кислолицей сопровождающей. Я заслонил Армиду дверью и осыпал ее губы поцелуями, но она вырвалась и отстранилась.
— На улице нас ждет карета, Периан. Я вижу, что ты готов. Настроение у нее было более чем серьезное; во всяком случае, к герою можно бы отнестись и поласковей.
— Я не заметил там никакой кареты.
— Она на Старом Мосту.
— Когда я вижу тебя, то чувствую себя гораздо лучше. Должен признаться, что я слегка нервничаю. Оставим твою провожатую за дверью и поддержим огонь наших душ.
— Мы должны спешить в Букинторо, — все это говорилось шепотом.
— Я это делаю ради тебя, Армида. Ты знаешь об этом.
— Не пытайся шантажировать меня. Я снова заключил ее в свои объятия и, скользнув рукой под платье, накрыл ладонью ее элегантную грудь.
— Армида, как это вышло, что из всего скопища молодых самцов нашего города, от конюха до принца, твой знаменитый отец выбрал именно меня для оказания этой уникальной и опасной чести?
— Ты искал способ возвыситься в этом мире. Если нам суждено пожениться — а это тоже зависит от твоего поведения, — ты должен проявить себя, как мы и договаривались.
— Я понимаю. Ты назвала ему мое имя. Это мне и нужно было узнать.
Она вызывающе посмотрела на меня, когда мы выходили. Я поприветствовал Йоларию, поджидавшую нас на лестничной площадке.
— Я решила, что надо испытать серьезность твоих намерений, Периан, проговорила Армида. — Ты знаешь, что с наступлением темноты мне запрещено выходить из дома. Исключение составляют лишь особые случаи. И я провожу вечера за игрой на клавесине или за чтением вслух Плутарха и Мартина Тапера своей младшей сестре. Я недавно узнала, как ты проводишь свои вечера: слоняешься по низкопробным тавернам, безуспешно пытаешься соблазнять белошвеек.
Она спускалась первой по винтовой лестнице. За ней шла Йолария, затем я. В ярости я закричал:
— Кто рассказал тебе всю эту чушь?
Не поворачивая головы, Армида ответила:
— Летиция Златорог. Я думаю, надежная свидетельница в данном случае.
Я кипел от негодования, полагая, что лучшая защита — это нападение.
— Эта замухрышка? Низкая завистница — она пытается сеять ложь между нами. Я лишь хотел купить у нее рубашку, как это сделал Бонихатч, а она уже готова сочинить историю о совращении. К тому же она уродлива. Разве я ревную, когда ты в роли Патриции находишься в объятиях грязных рук Бонихатча-Мендикулы, хотя я вижу, что ты получаешь от этого удовольствие?
— Я говорила тебе. Я его ненавижу. Мне противны его бакенбарды. Мне противны эти запахи масла, кислот, крема. Он некрасив. Ты же считаешь, что Летиция настолько некрасива, что смог запустить руку ей под юбку и пригласить к себе в кровать, свою кровать, которую я считаю священной для нас обоих! Как ты посмел?
Все это проходило сквозь уши Армидиной провожатой, что еще больше усиливало мой гнев и ощущение несправедливости.
— Я понял. Назло мне ты поставила меня перед вызовом, не приняв которого я бы оказался трусом, после чего твой отец смог бы спокойно меня выставить… Да ты страшная интриганка, Армида. Но знай, эта маленькая швея для меня ничего не значит. Она просто сеет рознь между нами.
— Это ты сеешь рознь.
Так, препираясь, мы подошли к повозке. Это была не карета Армиды, а двухместный экипаж с сиденьем для извозчика сзади. Прикусив собственные языки — так как не было возможности покусать их друг у друга, — мы позволили закрыть двери и тронуться. Йолария уселась между нами, и нам ничего не оставалось, как созерцать ее желтую щеку — каждому свою.
Как только мы выкатились со старой площади, мы оказались в гуще движения. Экипажи шли от Северных Ворот и от св. Марко. Мы двигались медленно, и молчание, казалось, еще больше замедляло ход. Армида считала, что я неравнодушен к Летиции. Меня это очень злило.
Снаружи я мог видеть необычайно радостные лица как старых, так и молодых. Праздник Рогокрыла отмечался в честь легендарной битвы наших далеких предков много миллионов лет тому назад, когда одни нанесли поражение другим. Следовательно, настало время порадоваться.
