Волосы помпилианки жили отдельной жизнью. Несуществующий ветер клубился в них, вздымая черным облаком, грозовой тучей над головой женщины.
«Приступ! У нее приступ! Как в Эскалоне. Рефлекторный перехват лидерства. Толпа, которая повинуется не ей. Пастушка – конкурент, у которого…»
«Увы, дружок. Пастушка – лишь исполнитель чужой воли. Собака при Хозяине. И хозяин этот – ЦЭМ «Шеола». Малый Господь! Вот с кем схватилась сейчас Юлия…»
«Но Малый Господь – не человек! Машина, искусственный интеллект…»
«А какая разница, дружок? Помпилианка – тоже не вполне человек. Она – середина дороги между человеком и антисом. А ты, ты сам – вполне человек?»
– Юлия! Остановитесь!
Он знал: бесполезно. Но все равно кричал. Слова вязли в силовом поле воздуха, застревали, путались в волокнах, не в силах достичь ушей каменного идола. Вокруг Юлии с медлительностью, наводившей ужас, закручивался смерч хаоса. Пространство шло мелкой рябью, как гладь пруда под дождем. Нельзя было поручиться, что это не шутки давления на психику. Но, с другой стороны, какая разница, если ты – объект пси-атаки?
Искажались перспективы, позволяя разглядеть каждую хвоинку на ветвях ели в тридцати шагах отсюда и создавая эффект «кривого зеркала» вблизи. В ушах царил комариный писк. Чертовы комары роились прямо в мозгу. Рефаимов мало-помалу охватывало знакомое безумие. Одни падали на колени, истово молясь, другие рвали на себе волосы или пускались в пляс. Кто-то сосредоточенно бился головой о ствол зинарского кедриона.
– …Я родился на Гамме Южного Триалета, в городе Занур, в семье…
– …приняли на должность штурмана на почтовый челнок «Стриж»…
– …воровал с двенадцати лет, семь ходок…
«Они вспоминают свою жизнь. Как на Посвящении. У них полный кавардак в головах…»
– Аллай-а!
– Анафема-а-а!
– А-а-а!
Двое Добрых Братьев, выронив оружие, катались среди разбитых горшков, прямо по кактусам. Презрев боль, они норовили вцепиться противнику в глотку – точь-в-точь антис с легатом день назад. Но система «Шеола» не била дерущихся шоковыми разрядами, не пыталась отсечь их от остальных. У Малого Господа в данный момент имелись куда более серьезные проблемы.
Одна из этих проблем силой захватывала власть над стадом.
А вторая…
Внутри Лючано образовалась пустота. Пол ушел из-под ног, к горлу подкатила тошнота. Ударил тяжелый, басовитый гром: не по ушам – по всему телу. Тарталья задохнулся и ослеп. Ослепнуть от грохота? – в свихнувшемся мирке, объятом черным пламенем, было возможно и не такое.
Буквально через секунду он пришел в себя. Зрение восстановилось сразу – словно включили свет в темной комнате. Зелень, снежно-белые цветы над лицом… Он лежал на полу. На ногах не устоял никто, кроме Юлии.
– «Герсилия»! – кашляя, кричал летописец. Он на четвереньках выползал из клумбы с раздавленными в кашу петуниями. – Либурна взорвалась! Наверное, сбой луча… А-а! Я родился на Фронне, в семье ректора духовной академии! Моя мать, святая женщина, пожертвовала карьерой ради отца, человека глубоко… Господи! Укрепи силы мои! Что я говорю?
«Это Юлия! Ее атака повредила ЦЭМ, или отвлекла его, и Малый Господь не удержал контроль над лучом!..»
– Чрезвычайная ситуация! Разгерметизация…
Голос электронного мозга перешел в невнятное бормотание.
– Тревога первой степени! Сектора…
«Интересно, почему Авель не до конца сошел с ума? – отстраненно думал Лючано. – Наверное, потому, что не побежал вместе со всеми. Юлия захватывает тех, кто целиком и полностью попал под воздействие «конкурента». На Террафиме со мной и близнецами тоже ничего не случилось…»
– …блокированы! Персоналу и заключенным срочно поки… н-нуть…
Из зарослей повилики к Юлии метнулся вихрь. В звере, чьи движения взгляд едва успевал отследить, родная мать не узнала бы Марийку Геджибош. Впрочем, нет, родная мать, намод-киноид с Цэрба, как раз узнала бы дочь без труда. Хищный оскал обнажал не только зубы, но и дёсны. Вздыбились лопатки, комбинезон лопнул на спине по шву. Пластика атакующей собаки – и пальцы-клыки, закостеневшие от желания рвать.
Те самые пальцы, что оставляли глубокие щербины на тюремных столах.
Отшвырнув, словно кукол, двух помпилианцев с «Герсилии», которые оказались у нее на дороге, «вождь вождей» припала к полу – и прыгнула, метя в горло Юлии.
Ей не хватило малости – какого-то жалкого метра. В последний миг наперерез Пастушке метнулась фигура в черной полувоенной форме. Телохранитель был тяжелее девушки килограммов на тридцать. Против массы не поспоришь – в броске он просто снес Пастушку, отшвырнув ее на вазоны с фиалками. Однако человек Антония и сам не удержался на ногах. Вскочить он уже не успел. Рыча от ярости, блондинка извернулась на лету, придавила врага, упав сверху…
Двумя челюстями мелькнули страшные руки.
Кровь ударила фонтаном, пятная лица и одежду. Помпилианец задергался в конвульсиях, булькая разорванной глоткой, и обмяк. Звериная ухмылка Марийки Геджибош всплыла над трупом, словно месяц – над ночным полем боя. Казалось, пастырь «Шеола» сейчас завоет, дико и торжествующе.
Так и случилось. Но вместе с угрозой в вое слышалось разочарование. Отвлекшись на телохранителя, девушка потеряла драгоценное время. Теперь путь к заветной цели ей перекрывали сразу двое – Бижан с Залем. Сутки, проведенные в «Шеоле», не прошли для вехденов зря. За это время музыканты сделали выбор: на чьей они стороне.
Гитарист с обманчивой неуклюжестью присел и сгорбился, упершись ладонями в колени. Он напоминал крупную обезьяну, ощутившую опасность. Трубач выглядел праздным зрителем, по воле случая оказавшимся в эпицентре событий. Лишь по движению грудной клетки, верней, по дыханию, замедленному вдвое против обычного, можно было понять, что Бижан готов к драке.
Киноид медлила, почуяв серьёзных противников. Лючано успел отыскать глазами близнецов – гематры укрылись в зарослях тамариска. Жестом он предупредил детей: сидите, мол, и не рыпайтесь! Вот пока он отвлекался на Давида с Джессикой, все началось и закончилось. Сука-блондинка кубарем улетела прочь после неудачной атаки. Заль припал на одно колено, выставив перед собой убийственные кулаки. Удар левого в полной мере ощутила на себе Пастушка. Рядом с напарником, по-прежнему безучастный, замер Бижан.
