Захлопнув дверь бункера, Харлам подтянул пояс и забросил за спину рюкзак. Жмурясь от утреннего солнца, он пошел по улице. А вокруг был город, словно появившийся из кошмара. Слепящие блики прыгали по позолоте православных церквей, по хрому и никелю супернебоскребов, отражались в броневых стеклах магазинов и начищенных до блеска медных фигурках в лавках старьевщиков.
Поглядев вверх, Харлам увидел парящего над городом дракона и усмехнулся.
Какой только нечисти, оказывается, не существовало в минувших веках: драконы, кентавры, русалки, оборотни, не говоря уже о домовых и прочих, прочих… И вся эта живность, проскользнув из прошлого, устроилась и расплодилась здесь. Нечисть! Впрочем… Он вспомнил русалку, которую видел третьего дня. Нечисть! Познакомиться бы с этой нечистью поближе, где-нибудь в интимной обстановке.
Он шел и шел вперед, все время приглядываясь и прислушиваясь, стараясь предугадать момент, когда из-за поворота на него кинется саблезубый тигр или же сверху спикирует птеродактиль, раскрыв узкую, усаженную острыми зубами пасть и яростно сверкая маленькими красными глазками.
Но все было спокойно в этом утреннем еще полусонном мире. где каждый звук казался кощунством, где утренняя роса еще блестела на траве скверов и на стволе “Тигра”, стоявшего прямо посредине улицы. Люк танка был открыт, и из него, как скворец из гнезда, вдруг высунулся индеец и, потрясая томагавком, закричал:
— Бледнолицый! Мой, Белый Бизон, сейчас будет твоя, поганый пес, немного скальп снимать, если не одаришь меня виски, порохом и добротными одеялами, без которых мой, Белый Бизон, будет неудобно спать в этой железной пещера.
Он величественно повел рукой и стал извлекать из люка палицу, лук, стрелы с костяными и каменными наконечниками, а также короткое копье.
Тратить патроны Харламу не хотелось, и он выстрелил всего лишь один раз. Пуля звонко щелкнула о броню танка.
— Вот ведь черт, — сказал индеец, усаживаясь на край люка и доставая из кармана пачку “Кэмел”. — А я — то надеялся, что у тебя кончились патроны. Хуг, всю жизнь не везет.
Он сплюнул и стал, неторопливо покуривая, рассматривать Харлама и его снаряжение.
— Слушай, парень, похоже ты из двадцатого века?
— Ага, — сказал Харлам. — Я вообще-то снаружи, а там сейчас 98-й год.
— Да уж, — покрутил головой индеец. — А я, когда эта штука случилась, жил в 89-м и учился в Оксфорде. А теперь приходится вот чем заниматься. Лучше всего, конечно, этот маскарад действует на тех, кто жил в начале двадцатого века. Тогда как раз зачитывались всеми этими Куперами, Сальгари, Хаггартами.
— Так что, может тебе махнуть через границу — наружу? — предложил Харлам. — Собственно, за девять лет мир не изменился.
— А, только стал еще пакостнее, — махнул рукой индеец. — Что там хорошего? Инфляция, гангстеры, наркотики, смог. А здесь я сам себе хозяин! Какой материал! Я тут неподалеку обнаружил кусок прерии, на котором живут человек сорок Чайенов и штук двести бизонов. Представляешь, настоящих бизонов! Нет, такое бросать нельзя.
Он стал собирать в кучу оружие и прятать его в башню.
— Понимаешь, я мог бы жить с ними, но они пока возражают. Все допытываются, какой мой тотем. А я откуда знаю? Эх!
Белый Бизон махнул рукой и, потушив сигарету, полез обратно в люк. Когда снаружи осталась только голова, он сказал “Пока!” и захлопнул тяжелую крышку.
— Ну и ну! — сказал сам себе Харлам. — Веселый мир. Воспитанник Оксфорда грабит на дороге честных людей, под видом дикого индейца. Анекдот!
Он улыбнулся и пошел дальше.
Минут через пятнадцать ему встретились усатые мужики в поддевках, тащившие зацепившийся за карниз какого-то дома первый солнечный луч. Он был толстый, золотистый, весь словно сплетенный из огненной шерсти, и мужики то и дело поплевывали на обожженные пальцы, но луч не бросали, а с криком, матом и веселым кряхтеньем, тащили это сокровище все дальше и дальше. За ними ковылял вавилонский купец и, выдирая клочки из крашенной охрой ашурбанипальской бороды, кричал:
— Да покарает вас богиня Иштар! Сыны греха! Да забодает вас великий бык Мордух! Верните немедленно то, что вам не принадлежит!
“А может быть, все эти русалки и прочие, вовсе не из прошлого? — подумал Харлам, провожая взглядом процессию. — Может, они побочный эффект хроноклазма? Впрочем, пусть в этом ученые разбираются. Наше дело — добраться куда надо и сделать что приказано, а остальное — до лампочки”.
Он сверился с компасом.
Так, пока он идет правильно.
А день уже начинался. Предприимчивые бабки торговали пирогами, пампушками, варениками, ватрушками, беляшами и прочею снедью.
Мимо ехал отряд крестоносцев, и его предводитель, за спиной у которого торчала рукоятка большого двуручного меча, остановив коня, предложил Харламу отправиться вместе с ним защищать гроб Господень от проклятых кузнецынов. Отказываться было нельзя. В этом случае оскорбленный рыцарь приказал бы своим товарищам рубить отступника в капусту. Этот вариант Харламу совсем не улыбался, и он соврал крестоносцу, что дал обет посетить храм избавления святых дев, куда сейчас и направляется. Рыцарь согласился, что обет дело святое, и они расстались.
Минуты через две Харлам обернулся и увидел, что крестоносцы встретились с дружинниками князя Олега и сделали им все то же предложение. Дружинники с ним согласились, но попросили сначала помочь им отомстить неразумным хазарам. Разгорелся спор.
Харлам пожал плечами и подумал, что если бы в этой проклятой стране не было языка, на котором каким-то непостижимым образом говорили все, то крестоносцы не смогли бы приставать со своим предложением ко всем и каждому. Хотя, кто знает, может, тогда они просто бы рубили всех и каждого встречного в’ щепу? Для этого знания языка не нужно.
За спиной Харлама послышались гневные крики, а потом яростная ругань, свист мечей, ржанье коней.
— Ага, — сказал Рваное Ухо. — Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела.
Он шел к Катрин и чуть заметно улыбался. Двое других заходили справа и слева.
Она посмотрела вправо, и заходивший оттуда парень оскалил в улыбке свои желтые клыки. Физиономия у него была паскудная — дальше некуда. Нож он держал в руке умело, и тут ей было явно не прорваться. Она посмотрела налево. Там был тип огромного роста. На правом кулаке у него тускло поблескивал кастет с шипами.
Они медленно сходились, и центром их все сужающегося круга была она, Катрин.
Что ж!
Она приготовилась. Выбраться живой не было никаких шансов, но все же стоило попробовать.
