- Значит, тех, кто там остается, - говорю, - вы бросаете на произвол судьбы?
- Конечно, нет, - ответил он. - Игорь, может, ты все же уберешь эту штуку... Она меня раздражает немного. Как-то мы постараемся помочь. Ты же сама видела - склады эти. Часть автоколонн - из тех, что курсирует между городами, - тоже наша. Так что мы постараемся, чтобы до крайности все не дошло. Не в этом дело. Мало того, что мы, как выяснилось, не можем предсказать, как вы поведете себя в критической ситуации - и поодиночке, и всем скопом... появился еще один фактор.
- Ты о чем?
Он отвернулся, поглядел вниз, на глухую непроглядную землю, на кромку горизонта, которая четко вырисовывалась на фоне слабо светящегося неба.
- Я говорю, - сказал наконец он, - об этих пустых поселках. Я как-то... я правильно понял, что ты побывала в таком? А то я тогда ничего не соображал, понимаешь. Иначе не пустил бы.
Я утерла слезы и пришла в себя, потому что можно плакать, если то, что происходит, касается непосредственно тебя, но когда все вокруг вот так страшно и непонятно - уже нельзя.
- Томас, я тебя уже об этом спрашивала. Ты тогда сказал, что не знаешь. Может, хоть сейчас расскажешь, что это такое?
- Но я, правда, не знаю, - ответил он. - Какие-то сведения к нам поступали, но они были настолько сумбурными и непонятными, что мы до сих пор просто не знаем, как к этому относиться. Как включить в общую схему того, что здесь происходит. Это всегда бывает одинаково - небольшой поселок, городок. Сегодня там все нормально - в известных пределах, конечно; завтра уже - никого. Пусто. Мы посылали туда своих людей, но так ничего и не выяснили. Либо они возвращались ни с чем, либо пропадали просто. Но может случиться так, что нам придется очень сильно изменить свои планы, исходя из этого.
Игорь помолчал.
- Ладно, - сказал он наконец. - Стой, где стоишь. И не двигайся, пока мы не отъедем отсюда. Давай, Ритка, садись в машину.
- Нет, - ответила я, - хочешь, поезжай один. Я не поеду.
- Ты что? - пробормотал он. - С ума сошла? Почему?
- Не знаю, - говорю. - Честно - не знаю.
- Залезай в машину, идиотка, - заорал он. - Давай залазь, и поехали домой. Смерти, дура, захотела? Сама же тут рыдала!
Я только оглушенно помотала головой, потому что сама не очень соображала, что это на меня нашло.
- Поедешь, - сказал он, - или я застрелю его, ублюдка.
- Валяй, - говорит Томас.
- Игорь, - сказала я, - не нужно. Как тебе потом с этим? Оставь все как есть.
- Тогда полезай в машину!
- Я же сказала тебе - оставь нас в покое.
Он поднял пистолет - рука у него тряслась, а глаза были совсем безумные. И я поняла, что он все-таки выстрелит. Он и выстрелил, но пуля ушла в сторону, а он отбросил пистолет, словно тот жег ему руку.
- Идите к черту, сволочи! - И полез в машину.
Дверца хлопнула; он зажег фары, автомобиль загудел, развернулся и скрылся из виду. На умеренной скорости.
- Ладно, - сказал Томас, - пошли пешком. Куда торопиться?
- Сказано, я туда не пойду.
- Да, - ответил он, - я слышал. Что ж, если так, нам надо выйти к ближайшему посту. Документов у нас никаких, но, я думаю, оттуда удастся связаться с Комитетом. У них договоренность о содействии практически со всеми официальными властями.
- А потом?
- Отправят нас домой. Надеюсь, обойдемся без приключений. Хватит с меня.
- Что-то устала я очень.
- Ничего, - сказал он, - мы пойдем медленно.
- Ты говорил, у тебя могут быть неприятности.
- Может, и нет. Сейчас все очень быстро меняется. Может, за это время случилось что-то, из-за чего им придется поменять стратегию. И тебя, думаю, они беспокоить не станут. В конце концов... нам нужен кто-то отсюда. Кто-то, кто согласился бы нам помогать. Знать все и помогать. Сами мы, похоже, не справляемся.
Идти было темно, но спокойно. Ровная дорога шла под уклон, и торопиться было незачем. Мы шли так уже с час, когда вдали, откуда-то снизу раздался шум мотора. Он все приближался, надсадно гудя на поворотах, и, наконец, в лицо ударил свет фар.
- Черт с вами, - сказал Игорь. - Садитесь.
* * *
На побережье было тепло и сыро - туман сполз с вершин и уютно устроился меж залитых бетоном пустых эспланад набережной, меж покореженных павильонов, перетекал, проскальзывая сквозь пальцы молов. Море равномерно шуршало галечником - наступая, отступая... Оттуда, из тумана, резкими металлическими голосами вопили чайки.
Вчера на рассвете мы натолкнулись на пост и тут же сдались, поручив все переговоры Томасу. Не знаю, о чем они там разговаривали, но, видимо, все уладилось, потому что нас отвели в вагончик-времянку, который служил тут чем-то вроде караулки, накормили горячим и даже дали выспаться. Я спала почти сутки. Не осталось ни сил, ни любопытства, чтобы попытаться разузнать, что с нами собираются делать; отправят ли дальше своим ходом на украденной машине, или же мы формально уже находимся под арестом и ждем, пока нас не передадут из рук в руки каким-то другим властям... Не знаю. Постель внутри вагончика была отгорожена занавеской, на оконной раме натянулась свежая паутина. За окном, затянутым ржавой мелкой сеткой, стучал дождь. Я слышала его шум, когда просыпалась и когда засыпала - он был мягким, монотонным, успокаивающим. Уже к вечеру, когда наступили сумерки и дождь немного утих, я вышла посидеть на крыльце. Над ним нависал козырек, но оно все равно было мокрым. Рядом с вагончиком качались высохшие стебли полыни, асфальт пересекали слизистые дорожки, оставленные странствующими улитками. Тут было очень спокойно. И ни о чем не хотелось думать.
- Ты как? - спросил Томас. Он неслышно подошел и устроился на ступеньке повыше.
- Ничего, - не поворачивая головы, ответила я.
- Мне кажется, целых суток отдыха вполне достаточно. Завтра на рассвете выезжаем.
- Куда?
- Домой.
- Сами? Я имею в виду - нас просто отпустят и все?
- Зачем же им нас держать? Они за это время успели запросить на нас данные. Все подтвердилось.
- А... что с остальными заложниками, неизвестно?
- Их больше нет, - ответил он неохотно.
- Что же они... собираются вот так все и оставить?
- Нет. Теперь, когда им известно, где расположена база, думаю, они выбьют террористов оттуда. Если те не оставили ее и не перебрались куда-то еще. Но это уже нас не касается. Они сами разберутся.
- За наш счет, - сказала я горько. - Они всегда разбираются за наш счет.
Он не ответил. А мне стало неловко за свое нытье. Какого черта я жалуюсь? И тут мне плохо, и туда с ним я идти отказалась. Почему? Испугалась чего-то неведомого, к чему придется, ломая себя, приспосабливаться? Или того, что мне пытаются навязать какую-то стратегию поведения помимо моей воли? Так ведь тут меня тоже никто не о чем не спрашивает! Просто потому, что уже так заезжена, что не могу себе представить, что может быть иная жизнь, иной выход? Мне тут никогда не нравилось, это верно - всегда было не по себе, как это бывает с людьми моего склада, которые ждут от жизни чего-то чудесного, захватывающего и очень удивляются, когда она подсовывает им горечь, усталость и тоску, которые, собственно, и есть жизнь... и еще немножко надежды.
