— Мой отец, — сказала она, словно ее мысли повернули на девяносто градусов в бейдевинд, — считает, что мне следует выйти замуж за князя Працека из Дома Понтье. — Я промолчал. — Дома Эстеркари и Понтье в данное время союзники и господствуют в Большом Собрании. Я говорю с тобой об этих делах, болван, чтобы ты понял, что я не просто прекрасная женщина. — Я по-прежнему не отзывался. Она мечтательно продолжала: — Всего у нас пятьдесят кресел. Вместе с другими объединившимися в блок Домами, как Знатными, так и Простыми, мы образуем достаточно мощную партию, чтобы контролировать все важные дела. Я буду самой могущественной женщиной во всей Зеникке.
Если она ожидала ответа, то напрасно.
— Мой отец, — сказала она, садясь и опираясь округлым подбородком о кулак, рассматривая меня сияющими васильковыми глазами. — Мой отец держит в своих руках власть нашего блока, являясь кодифексом города, его правителем. Ты, Дрей Прескот, должен чувствовать себя крайне счастливым от того, что тебе довелось стать рабом Знатного Дома Эстеркари.
Я склонил голову.
— Думаю, — произнесла она все тем же мечтательным тоном, — что прикажу повесить тебя на балке и высечь. Тебе неплохо будет усвоить такой предмет сегодняшнего урока, как дисциплина.
— Могу я говорить, принцесса? — осведомился я.
Грудь ее поднялась во внезапном глубоком вдохе. Глаза жгли меня, как расплавленный свинец.
— Говори, раб!
— Я пробыл рабом недолго. Мне становится неудобно в этой нелепой позе. Если ты не позволишь мне встать, я, вероятно, упаду.
Она вздрогнула, как от удара, свела брови, губы ее задрожали. Я не уверен, даже сейчас, даже после всех этих долгих лет, действительно ли она поняла, что над ней посмеялись. Раньше с ней такого не случалось — так откуда же она могла знать? Но она поняла, что я отреагировал не так, как полагалось рабу. В тот момент она утратила надменность принцессы, под усыпанными драгоценностями сандалиями у которой лежали все мужчины-расты. Ее серебристая сорочка пошла складками от участившегося дыхания. Затем она схватила зеленое платье, небрежно накинула его и ударила полированными ногтями по золотому гонгу, висевшему на шнурах на расстоянии вытянутой руки от шезлонга.
В комнату немедленно вошли Нижни, рабыни и Глоаг со своими людьми.
— Отведите раба в его комнату.
Нижни заискивающе отвесил поклон.
— Наказать его, принцесса?
Я ждал.
— Нет. Нет. Отведи его обратно. Я его еще вызову.
Глоаг вывел меня весьма грубо, чуть ли не вытолкал взашей.
Три рабыни в скудных одеяниях из жемчужных ожерелий смеялись, хихикали и лукаво посматривали в мою сторону уголками раскосых синих глаз. Я гадал, какую, черт возьми, тему для болтовни они нашли, а потом вспомнил о своей нелепой одежде, Я представил, что сказали бы Ров Ковно, Локу или Хэп Лодер, скачущие сейчас на вавах на красный закат Антареса по Великим равнинам Сегестеса.
Глоаг хлопнул меня по плечу.
— По крайней мере, ты еще жив, Дрей Прескот.
Мы покинули надушенный коридор, где Нижни снял с моих рук шелковые перчатки. На правом большом пальце осталось пятно от вина. Он поднял хмурый взгляд, не переставая жевать чам-жвачку.
— Один удар ротаном! — распорядился он, похоже, обиженный, что нельзя дать больше. Из-за угла перед нами вышла рабыня, одетая в обычную серую набедренную повязку, какую носили все рабы-слуги, с кувшином с водой. Висевшая на золотых цепях у нас над головой лампа неожиданно превратила ее волосы в нимб, на мгновение ослепивший меня. Я отвернул лицо и зло посмотрел на Нижни.
— Ах!
Я услышал возглас, полный отчаяния. Кувшин с водой разбился на тысячу кусков, а вода заплескала, отбрасывая пляшущие блики, по всему потайному коридору. Я поднял голову, заслонив слепящий свет рукой.
Одетая в серую набедренную повязку, с высоко поднятой головой, застывшим лицом и слезами на глазах, передо мной стояла Делия с Синих гор и смотрела долгим взглядом на меня, Дрея Прескота, одетого в дурацкие одежды.
Затем, зарыдав от гнева и отчаяния, она бросилась прочь и исчезла с моих глаз.
Действительно ли это была Делия из Дельфонда, Делия с Синих гор?
Как такое могло быть? Эта рабыня, одетая в серую набедренную повязку, — моя Делия? Я застонал. Делия, Делия, Делия… Может быть, девушка в неожиданном освещении просто напомнила мне Делию? Тогда почему же она отвернулась от меня со слезами на глазах, почему она убежала, рыдая от душевной боли или задыхаясь от гнева и презрения?
На углу за светильником стояла превышающая человеческий рост статуя Талу, одного из тех мифических, как я думал, восьмируких людей с глазами как вишни, браслетами на ногах и руках, вырезанная из бивня мастодонта. Она блеснула бледным, белесым телом, когда я прыгнул вперед, желая остановить девушку. Я задел статую плечом, она покачнулась на постаменте, и я инстинктивно схватил ее, чтобы удержать. Восемь рук Талу, похожие на спицы фургонного колеса, коснулись меня, причем выглядело это как неприкрытый эротический намек. Замешкавшись, я потерял из виду девушку. Она исчезла в лабиринте поддерживающих крышу разноцветных столбов. Прозвучал удар гигантского гонга. Нижни яростно пыхтел и жевал.
— Ей не сбежать! — кричал он вне себя от злости, глотая слова. — Я спущу с нее ее светлую шкуру!
Я схватил Нижни за серую тунику, сжал и поднял, пока загнутые носки его туфель не оторвались от ковра и он не начал трепыхаться у меня в руках.
— Раст! — зарычал я. — Если ты коснешься хоть волоса на ее голове, я сломаю тебе хребет!
Он попытался что-то сказать, но не смог, хотя смысл его речи был ясен.
— Ты можешь высечь меня хоть тысячу тысяч раз, — прорычал я снова, Но я все равно сломаю тебе хребет.
И я бросил Нижни на ковер. Он отлетел в объятия сгрудившихся рабынь, в ужасе таращившихся на меня. Я заметил, что Глоаг и его люди не слишком торопились на помощь главному надсмотрщику. Только теперь они шагнули вперед, со свистом размахивая тростями над головой, и меня отвели обратно в мою комнату. Здесь Глоаг нанес мне единственный удар, заработанный пятном вина на шелковой перчатке. Я подумал, что удар был до странности мягким. Когда все ушли, он прошептал:
— Время еще не пришло. Не возбуждай у них подозрений, а не то, клянусь Отцом Мезта-Макку, я сам сломаю тебе хребет!
С этим он исчез.
Я, конечно, попытался разузнать что-нибудь о рабыне, разбившей кувшин с водой, но ничего не добился. Я рвал и метал в своей душной комнатушке. Иногда меня, одетого в чертов шутовской наряд, препровождали в затененный деревьями внутренний двор поразмяться, и дважды я видел фигуру наблюдавшей за мной женщины в зеленом платье и вуали. Я догадывался, что это Натема. Ни одна знатная дама Зеникки не рискнет выйти под открытое небо без вуали.
