— Новая книга.
— Что за книга?
— Одной писательницы по имени Мэрион Александрина.
— Та самая Александрина, детективами которой зачитывается вся Земля и колонии?
— Так утверждает реклама, — усмехнулся Хвыля. — Новая книга называется "Любовь на фоне смерти"
— Оригинальное название… Когда начало?
— На Мазюкевича — через пятнадцать минут, на Александрину в 11:00.
— Вот и прекрасно, — Тойя взглянула на нетерпеливые физиономии почитателей таланта Мазюкевича. — Успеем.
Девушки повели Ларсона дальше. Сержант хотел было узнать, зачем его привели сюда, но вскоре и думать забыл об этих таинственных причинах, потому что экспонаты музея надолго отбили у него охоту задавать какие-либо вопросы. Сначала перед ним предстал зал, посвященный Ротару. Бесценные книги-летописи, ротарианские хроники, оружие древних ротариан, великолепные статуи, картины, написанные на коре деревьев мона пять тысяч лет назад, ювелирные изделия и многое многое другое. Ларсон лишь восхищенно вертел головой, увлеченно слушая объяснения Тойи.
— И здесь мы подходим к центральному экспонату… — Тойя почему то понизила голос до благоговейного шепота.
В середине ротарианского зала находился огромный стенд под толстым стеклом, за которым лежали какие-то рваные одежды, сплошь покрытые темными буроватыми пятнами. Над одеждами сверкало изображение священного солнца, и горел божественный огонь в четырех ротарианских начинаниях: огонь жизни, огонь смерти, огонь света и огонь вечной тьмы и забвения. Ларсон уже видел нечто подобное на Ротаре. Но что это за одежды и почему под толстым стеклом с сигнализацией? Оглянувшись на шорох, Ларсон заметил пожилого ротарианина, незаметно подошедшего сзади.
— Папа, здравствуй! — обрадовалась Тойя и перешла на ротарианский. Пожилой ротарианин кивнул, что-то коротко ответил и продолжил на понятном для Леры и Ларсона языке: — Было бы невежливо говорить по-ротариански в вашем присутствии, — приятным голосом произнес он, — мое имя Таатон, я отец Тойи и Главный Хранитель Вечного Наследия. А Вы…
— Сержант Ли Ларсон, — представился Ларсон, вытягиваясь по привычке.
— Очень приятно, — родниковые глаза Таатона скользнули по трости сержанта. — Дочь рассказывала о вас.
— Сержант потерял ногу на Ротаре, — неожиданно вмешалась Лера.
— Да, знаю, — серьезно кивнул ротарианин. Тойя что-то шепнула отцу на ухо.
— Где вы остановились, сержант? — спросил Таатон минуту спустя.
— На окраине, сэр.
— Понятно… Работу нашли?
— Пока нет. А почему…
— Хотите работать здесь?
— Здесь? — поразился Ларсон. — Вы серьезно?
— Вполне, — улыбнулся Таатон. — 250 кредитов в месяц. Не ахти, конечно, но все же.
— Спасибо, — выдавил из себя пораженный Ларсон. — А что я должен делать?
— Работать вместе с Тойей и Лерой в музее. Им как раз не хватает мужской помощи и… дисциплины!
— Папа! — оскорбилась Тойя.
— Да, да, дисциплины! — отрезал Таатон, хмурясь. — Вот вам новый командир и чтобы слушались его! Ясно?
Лера и Тойя переглянулись и, сдерживая смех, дружно кивнули.
— Понимаю, — продолжал Таатон, — с деньгами у вас туго, поэтому вот 100 кредитов вперед.
— Я… — осекся Ларсон, беря деньги и не спуская глаз с улыбающейся Леры. — Сон какой-то!
— Нет, к сожалению! — вздохнул Таатон, поворачиваясь к стенду. — Надеюсь, скоро мы отправим Священную Одежду домой, на Ротар… Как и все остальное.
— Священную Одежду? — механически спросил Ларсон, вертя банкноты в пальцах.
— Сержант, — засмеялась Лера, — деньги уже можно в карман спрятать.
— Действительно, — смутился Ларсон. Мгновенье спустя он поймал себя на том, что смотрит на Леру и глупо улыбается. Да что это с ним? Нужно взять себя в руки. И чего это Тойя хихикает? Сержант насупился и уставился на стенд.
— Видите эти темные пятна? — спросила Тойя.
— Вижу, — подтвердил Ларсон. — На кровь похоже.
— Вы правы… Ли, — Лера опустила ресницы. — Это Священная Одежда Великого Сима, покровителя ротариан.
— Вы серьезно? — изумился Ларсон.
— В этих одеяниях Великий Сим принял мученическую смерть, — тихо сказала Тойя. — Он — Бог, тот, кто несет четыре огня мироздания, управляет солнцем и звездами и покровительствует жителям Ротара… Когда Сим жил на Ротаре, ротариане шли к нему, чтобы услышать правду жизни. Он умер и вернулся туда, где четыре священных огня горят священным пламенем…
— Как похоже, — покачал голевой Ларсон.
— Похоже, — как эхо отозвалась Лера. — Стоит ли говорить, на что и на КОГО именно?
Из соседнего зала донесся топот и голоса. Вскоре мимо проследовала целая ватага возбужденных людей. Моментально возникли многочисленные охранники с бластерами и замерли вокруг стенда с Одеждой.
— Охрана? — спросил Ларсон.
— Конечно, — пожал плечами Таатон. — Ваше правительство помогает охранять экспонаты. Хотя… Одежда не погибла под молекулярными бомбами, а здесь куда спокойнее, уж простите за такое сравнение. К тому же, скоро начинается процесс отправки ротарианского наследия домой. Давно пора. Красота должна находится дома.
— Ах! — дружно донеслось откуда-то. Похоже, что картина Ж. Мазюкевича предстала таки пред изумленными очами любителей живописи. Тойя нетерпеливо переступила с ноги на ногу и потащила Леру с Ларсоном взглянуть на чудесную картину. Тойя и Лера воспользовались удостоверениями служащих музея и сумели пробраться почти к самой картине, возле которой маячили великаны-охранники с бластерами в руках. "Черный треугольник" предстал перед Ларсоном и девушками. Некоторое время они молча рассматривали пятимиллионный шедевр.
Гордость земной живописи выглядела несколько странновато: на квадратном белом холсте красовался равносторонний треугольник черного цвета. И все, то есть, больше ничего. Ларсон кашлянул. Вокруг цокали языками тонкие ценители искусства.
— Итак, господа, — рядом с картиной возник лысый человечек с вдумчивыми глазами настоящего критика, — перед вами знаменитая картина Мазюкевича "Черный треугольник". Взгляните, это настоящий шедевр, достижение земной культуры… Да! Этот белый фон, такой девственно белый, такой чистый, похожий на воплощение доброго и светлого начал! Как символично! А черный треугольник?! Такой непостижимо черный, словно черная дыра в бездонном космическом пространстве, словно всепоглощающее воплощение вселенского, так сказать, мироздания! Как тонко художник выбрал цвет, именно черный… Такие озарения посещают лишь истинных гениев. Не отводите глаз! На эту картину можно смотреть часами и находить все новые и новые откровения. Боже, просто содрогаешься от этой картины: белый фон, а на нем, словно злой рок, застыл черный зловещий треугольник. Я заканчиваю, господа. Не буду мешать любоваться вечным творением.
