«Какой же я идиот», – сообразил он и спросил:
– Что тебе известно?
– У него была начальная стадия Сеппуку. Потливость, лихорадка, покраснение кожи. Повышенный обмен веществ.
– Дальше?
– Несколько дней назад у него была поздняя стадия Сеппуку.
– То есть?
– Он так ослабел, что шевельнуться не мог. Кормить приходилось через капельницу. Он даже говорить не мог, использовал саккадный интерфейс.
– Он поправляется, – скептически заметил Лабин.
– Содержание Сеппуку ниже десяти и с каждым часом падает. Потому‑то я и перевела его обратно на Мири. На «Ваките» нет...
– Ты держала его на подлодке, – мертвым, монотонным голосом проговорил Лабин.
– Отшлепаешь меня потом, ладно? Пока заткнись и слушай. Я загрузила его в Мири и прогнала через все анализы, до каких она додумалась, и все они подтверждают. Три дня назад он был на пороге смерти, а сегодня как огурчик.
– Нашла лекарство? – Он не верил своим ушам.
– Лекарства не нужно! Оно само проходит! Просто... надо выждать.
– Хочу посмотреть данные.
– Ты можешь больше: можешь помочь в их сборе. Когда появились подъемники, мы собирались проводить последнюю серию.
Лабин покачал головой:
– Но Така думала...
Но Уэллетт, по ее собственному признанию, и прежде случалось ошибаться. Она была далеко не лучшей в своей области и темную сторону Сеппуку открыла только тогда, когда Дежарден сказал ей, куда смотреть...
– Я пыталась выяснить, зачем кому‑то создавать организм, который достигает таких гигантских концентраций в теле носителя, а потом просто... вымирает, – продолжала Кларк, – и придумала всего одну причину. – Она искоса глянула на него. – Сколько носителей ты изловил?
– Восемнадцать.
Трудился день и ночь, выслеживал розовые облачка и тепловые следы, брал направление по анонимным голосам в рации, постоянно клеил дермы, вычищавшие яды из крови, спал по полчаса в сутки...
– Из них кто‑то умер? – спросила Кларк.
– Мне сказали, что они умерли в карантине. – Он фыркнул, распекая себя за глупость. «Что нужно, чтобы одурачить мастера? Пять лет вне игры и голос на радиоволне».
– Така была права, просто не додумала до конца, – сказала Лени. – Сеппуку убивает, если его не остановить. Она просто не знала, что он каким‑то образом останавливает сам себя. К тому же у нее... проблемы с самооценкой...
«Какая неожиданность», – сухо подумал Лабин.
– Уэллетт привыкла к тому, что она – неудачница, и при малейшем поводе решила, что опять облажалась. – Кларк смотрела на Лабина с надеждой и ужасом. – Но она с самого начала была права, Кен. Мы возвращаемся к пройденному: кто‑то, как видно, придумал способ разделаться с Бетагемотом, а кто‑то другой пытается ему помешать.
– Дежарден, – сказал Лабин.
Кларк замялась:
– Возможно.
– Никаких «возможно». Ахилл Дежарден стоит так высоко, что просто не мог не знать о попытке вылечить континент. Эрго, он не мог не знать об истиной природе Сеппуку Он попросту лгал.
И Кларк кое в чем ошиблась. Это не возвращение к пройденному. Раньше Лабин не тратил две недели, сражаясь на стороне врага.
Враг... ему не нравилось это слово. Оно не числилось в его словаре, вызывало в памяти скудоумные дихотомии, вроде противостояния «добра» и «зла». Любой трезвомыслящий индивидуум должен понимать, что ничего такого не существует: есть вещи, которые работают и которые не работают. Более эффективные и менее эффективные. Предательство со стороны друга, может, и плохая адаптивная стратегия, но не зло. Поддержка потенциального I союзника может служить общим интересам, но это не делает ее добром. Даже ненависть к избивавшей тебя в детстве матери совершенно бессмысленна: проводку в мозгу не выбирают. Любой человек с подобными схемами искрил бы не меньше.
Лабин мог сражаться насмерть без ненависти. Он мог мгновенно перейти на другую сторону, если того требовали обстоятельства. Проблема заключалась не в том, что создатели Сеппуку были правы, а Ахилл Дежарден – нет. Просто Кена ввели в заблуждение, когда он выбирал, где быть конкретно ему.
Лабина всю жизнь использовали. Но прощать того, кто воспользовался им без его ведома, он не собирался.
Что‑то затикало у него внутри, какой‑то маятник закачался между «прагматизмом» и «одержимостью». Вторая установка давала особую целеустремленность, хотя в прошлом зачастую приводила к невыгодным адаптивным решениям. Лабин пользовался «одержимостью» экономно.
И воспользовался ею сейчас.
Дежарден. С самого начала за всем стоял он. За пожарами, за контратаками и намеренными заблуждениями. Дежарден. Ахилл Дежарден.
Дежарден им играл.
«Если это не повод, – подумал Лабин, – то что еще?»
Мотоплан был подарком от правонарушителя. Для продолжения разговора стоило отойти от него подальше.
Лабин взял Кларк под руку и отвел к лазарету. Она не сопротивлялась. Может, заметила, как он переключил тумблер. Села на место водителя, он – на пассажирское.
Рикеттс притулился на заднем сиденье. Он был румянее обычного, на лбу испарина, но сидел прямо и с откровенным удовольствием жевал белковый брикет.
– О, опять встретились, – приветствовал он Лабина. – Помнишь меня?
Кен повернулся к Кларк:
– Он – все еще правонарушитель. Система уже не та, что прежде, но ресурсов в его распоряжении полно, а над ним – никого, кто мог бы его обуздать.
– Знаю, – согласилась Кларк.
– Возможно, он установил за нами наблюдение.
– Ты что, боишься, что большие шишки подслушивают? – с полным ртом питательных веществ пробубнил Рикеттс. – Эт ты зря. У них нынче других забот полно.
Лабин ответил мальчику холодным взглядом:
– О чем речь?
– Вообще‑то, он прав, – вставила Кларк, – кое‑кто вот‑вот утратит контроль над своими...
Ее перебил глухой звук, похожий на залп далекой артиллерии.
– Внешними демонами, – закончила она, но Лабин уже выскочил из машины. За полосой воды, в распластанной тени ветряков, пылала водородная станция.
Они как будто мгновенно поменялись местами.
Кларк теперь отстаивала политику невмешательства:
– Кен, нас всего двое!
– Один. Я справлюсь в одиночку.
– С чем именно? Если в УЛН предатель, пусть Управление с ним и разбирается. Должен быть способ передать сообщение за океан.
– Я и собираюсь, если мы найдем доступ к трансатлантической линии. Но сомневаюсь, что от этого будет толк.
– Можно вести передачу с «Вакиты».
Лабин покачал головой:
– Нам известно, что в УЛН есть, по меньшей мере, один предатель. Сколько еще работает с ним, мы не знаем. Нет гарантии, что сообщение, посланное через любой узел в Западном полушарии, дошло бы по адресу, даже... – он бросил взгляд на пожар у берега, – даже если бы не это.
