Я ухмыльнулся:
– «Мистическое возрождение»?
Мосала иронически улыбнулась.
– Они ведь хотят только хорошего, правда? Они говорят, люди слепы к окружающему миру, полжизни зарабатывают на хлеб, полжизни предаются отупляющим развлечениям. Согласна на сто процентов. Они хотят, чтобы все обитатели планеты «настроились» на Вселенную, в которой мы живем, разделили их священный трепет перед ее загадками: ошеломляющими временными и пространственными масштабами космологии, бесконечным многообразием биосферы, поразительными парадоксами квантовой механики.
Что ж, порой эти вещи приводят в трепет и меня. Однако «Мистическое возрождение» считает такую реакцию окончательной. Они хотят, чтобы наука отступилась от исследования всего, что повергает их в это дивное, необъяснимое состояние – на случай, если, лучше поняв явление, они перестанут приходить от него в экстаз. В конечном счете их вовсе не интересует Вселенная – как тех, кто романтизирует животный мир в мультфильмах, где не льется кровь, как тех, кто не признает ущерб для окружающей среды, потому что не хочет менять образ жизни. Последователи «Мистического возрождения» хотят такой истины, которая бы их устраивала, которая вызывает нужные чувства. Будь они честнее, они вживили бы в мозги электроды и получили ощущение постоянного космического озарения – потому что в конечном счете стремятся именно к этому.
Я ликовал. Ни разу, выступая на публике, Мосала не высказывалась о культах.
– «Смирись, наука!»?
Мосала гневно сверкнула глазами.
– Они много хуже остальных. Самые циничные, самые заносчивые. Дженет Уолш просто держится на виду, она – тактик; настоящие лидеры куда образованней. В своей коллективной мудрости они решили, что хрупкий цветок человеческой культуры не переживет новых откровений о сущности человека или устройстве Вселенной.
Если бы они обличали издержки биотехнологии, я была бы двумя руками «за». Если бы они протестовали против военных разработок – тоже. Если бы они предложили разумную систему ценностей, которая сделает самые безжалостные научные открытия более приемлемыми для людей – не отрицая самой истины, – я бы не спорила.
Однако, когда они объявляют, что всякое знание – за рамками, которые они сами установили, – губительно для душевного здоровья и цивилизации, и что некая самозваная культурная элита вправе заменить его доморощенными мифами, чтобы наполнить человеческую жизнь облагораживающим – и политически удобным – смыслом… они превращаются в худшего разбора цензоров и социальных инженеров.
Я вдруг заметил, что тонкие руки Мосалы дрожат; она завелась куда сильнее, чем я предполагал. Я сказал:
– Уже почти девять, но, может быть, у вас будет время продолжить после лекции Буццо?
Де Гроот тронула ее за локоть. Они склонились друг к другу и довольно долго шептались.
Мосала сказала:
– Интервью назначено на среду. Извините, но у меня больше нет времени.
– Да, конечно.
– И все мои последние замечания не для записи. В фильм они не войдут.
У меня упало сердце.
– Вы не шутите?
– Мы встретились, чтобы обсудить расписание съемок. Все сказанное мной здесь – не для обнародования.
Я взмолился:
– Все будет в контексте. Дженет Уолш лезет из кожи, чтобы вас оскорбить, и на пресс-конференции вы держитесь холодно, спокойно, но потом подробно высказываете свое мнение. Что тут плохого? Или вы хотите, чтобы «Смирись, наука!» цензурировала вас?
Мосала на мгновение прикрыла глаза и ответила, тщательно выбирая слова:
– Да, это мое мнение, от которого я не отказываюсь. Однако я вправе решать, кому его слышать. Я не хочу еще больше распалять этих мракобесов. Пожалуйста, уважайте мои желания и пообещайте, что не используете этот фрагмент.
– Необязательно решать сейчас. Я пошлю вам предварительный вариант…
Мосала подняла руку.
– Я подписала с Сарой Найт соглашение, по которому могу наложить вето на что угодно и без всяких объяснений.
– Если так, это ваше соглашение с ней, а не с сетью.
Мосала нахмурилась.
– Знаете, что я собиралась у вас спросить? Сара сказала, вы объясните, почему так внезапно перехватили ее проект. Она проделала столько работы и вдруг сообщает коротко: «Я не снимаю фильм, новый режиссер – Эндрю Уорт, он и объяснит, почему».
Я сказал осторожно:
– Боюсь, что Сара Найт ввела вас в заблуждение. ЗРИнет официально не поручала ей готовить фильм. А обратилась к вам именно ЗРИнет, не Сара. Это не ее личный проект, который она предложила сети. Это – проект ЗРИнет, который она хотела получить и поэтому угробила кучу времени, чтобы его добиться.
Де Гроот спросила:
– Но как такое вышло? Столько стараний, столько подготовки, столько энтузиазма… и все зря?
Что ответить? Что я отнял проект у женщины, которая всецело его заслужила, чтобы получить оплачиваемый отпуск на Тихом океане, подальше от ужасов серьезной франкенштухи?
Я сказал:
– Правление сети – свой особый мир. Если бы я знал, как они принимают решения, я бы, наверное, стал одним из них.
Де Гроот и Мосала смотрели на меня с молчаливым недоверием.
«Технолалия», главный конкурент ЗРИнет, раз и навсегда окрестила Генри Буццо «чтимым гуру физики двух тысячелетий» и частенько намекала, что пора бы старичку на покой, освободить место молодежи, которой полагаются более динамичные штампы: вундеркинды и хулиганы, «весело скользящие на новой волне бесконечномерного допространства». (Лидия считает «Технолалию» дебильной – «один зад и никаких мозгов». Не спорю, но мне частенько кажется, что ЗРИнет скатывается туда же.) Буццо получил Нобелевскую премию в 2036 году вместе с семью другими создателями стандартной объединенной теории поля, и он же теперь старается опровергнуть или, по крайней мере, превзойти ее. В начале двадцатого века были два физика, отец и сын: Джозеф Джон Томсон установил существование электрона как отдельной частицы, Джордж Томсон показал, что электрон может вести себя и как волна. Он не зачеркнул то, что сделал отец, только расширил его взгляд; без сомнения, Буццо собрался лично повторить этот подвиг, не дожидаясь помощи сына.
Буццо восемьдесят три; он высок, лыс, весь в морщинах, но дряхлым не выглядит. Говорил он с блеском; слушатели – специалисты по ВТМ – то и дело разражались хохотом, однако для меня даже шутки оставались китайской грамотой. Во вступлении прозвучало много знакомых фраз, много уравнений, которые я прежде видел, но, едва Буццо начал что-то с этими уравнениями делать, я потерял всякую нить. Периодически он показывал графику: светло-серые завязанные узлом трубки, расчерченные в зеленую клетку, обвитые алыми геодезическими линиями. Из точки возникали тройки взаимно перпендикулярных векторов, ползли вдоль петли или узла, то сжимаясь, то вырастая. Едва мне начинало казаться, будто я понимаю диаграмму, Буццо презрительно отмахивался от экрана и говорил что-нибудь вроде:
