– Я не могу показать вам самое главное, то, что происходит в пучке линейных систем отсчета, но, думаю, вы без труда представите сами: просто вообразите, что эта поверхность – двенадцатимерная…
Я сидел через два (пустых) кресла от Вайолет Мосалы, но едва решался поднять на нее глаза, а, когда поднимал, она с каменным выражением смотрела на Буццо. Интересно, какие средства я, по ее мнению, использовал, чтобы заполучить контракт. (Взятку? Шантаж? Секс? Если бы в ЗРИнет все делалось так весело и по-византийски!) Впрочем, неважно, как я добился своего; в любом случае очевидна несправедливость.
– Этот интеграл по контуру, – сказал Буццо, – дает нам инвариант!
Его последняя четкая диаграмма узловатых труб внезапно расплылась в аморфную серо-зеленую дымку, символизируя переход от конкретного пространства-времени в допространство, однако три вектора, которые он отправил в кругосветное плавание по условной Вселенной, остались. «Инварианты» во все-топологических моделях – это физические свойства, не зависящие от кривизны пространства-времени и даже от числа его измерений; найти инварианты – единственный способ выловить хоть какой-то смысл в пугающей неопределенности допространства. Я, не отрываясь, смотрел на застывшие векторы Буццо; оказывается, я еще что-то понимаю.
– Но это очевидно. А вот сейчас будет посложнее: попробуйте распространить тот же оператор на пространства, где кривизна Риччи всюду неопределенна…
Вот тут я сдался.
Меня всерьез подмывало снова позвонить Саре и спросить, не хочет ли она «Вайолет Мосалу» обратно. Можно было бы отдать ей снятый сырой метраж, утрясти с Лидией административные вопросы, а потом уползти куда-нибудь и прийти в себя: после Джининого ухода, после «Мусорной ДНК» – не притворяясь, будто занят чем-то, кроме отдыха. Я внушил себе, что нельзя прекращать работу и на месяц; но это вопрос отказа от каких-то привычных вещей, не вопрос голода… тем более теперь, когда квартплату не с кем делить и мне все равно придется съехать. «Отчаяние» позволило бы прожить в тихом, зеленом Иствуде еще годик с лишним, но сейчас, что бы я ни делал, дорога мне одна – в родимые трущобы.
Не знаю, что помешало мне уйти с непонятной лекции, от справедливого презрения Мосалы. Гордость? Упрямство? Инерция? Может, все дело в культах. Тактика Уолш может стать только подлей; поэтому бросить проект походило бы на предательство. По заказу ЗРИнет я расписал ужасы науки в «Мусорной ДНК»; это случай отмыться, показать миру тех, кто противостоит культам. Нет, я не верил Кувале, что болтовня перейдет в насилие. Это – чистая физика, не биотехнология, и даже на замбийской конференции по биоэтике, где я последний раз видел Дженет Уолш, не «Смирись, наука!», а «Образ Божий» забрасывал выступавших обезьяньими зародышами и окунал неугодных журналистов в человеческую кровь. Никто из религиозных фундаменталистов не удостоил своим присутствием эйнштейновскую конференцию; ТВ то ли выше их понимания, то ли ниже их достоинства.
Мосала проговорила тихо:
– Чушь.
Я опасливо взглянул на нее. Она улыбалась. Потом повернулась ко мне, на мгновение позабыв всякую враждебность, и прошептала:
– Он ошибается! Думает, что нашел способ отбросить топологии изолированных точек – сварганил изоморфизм, который отображает их на множество с нулевой мерой. Но он использует не ту меру! В этом контексте надо использовать меру Перрини, а не меру Сопа! Как он упустил?
Я очень смутно представлял, о чем она говорит. Топология изолированных точек – это пространство, в котором ничто ни с чем не соприкасается. «Мера» – такое же обобщение длины, как площадь или объем в пространстве больших измерений, только гораздо более абстрактное. Когда вы суммируете что-то по всем топологиям, вы умножаете каждое из бесконечного числа слагаемых на «меру», определяющую, насколько «велика» данная топология, – примерно как, выводя средневзвешенный статистический показатель для земного шара, данные по стране умножают на численность населения, или на площадь территории, или на валовой национальный доход, или на какую-то другую меру.
Буццо полагает, что нашел способ расчета любых физических свойств, при котором можно отбросить вселенные изолированных точек, так как их общий вклад равняется нулю.
Мосала считает, что он ошибся.
Я спросил:
– Вы выступите, когда он закончит?
Она вновь повернулась к докладчику, затаенно улыбаясь.
– Поживем – увидим. Не хочу его обижать. Наверняка кто-нибудь еще заметит ошибку.
Подошло время вопросов. Я усилием воли собрал воедино то немногое, что знаю, и попробовал решить, затронул ли кто-нибудь из спрашивающих возражение Мосалы; мне показалось – нет. Когда к перерыву она так и не заговорила, я спросил напрямик:
– Почему вы ему не сказали?
Она отвечала с досадой:
– Я могла ошибиться. Надо еще подумать. Вопрос не такой и простой; наверняка у него были причины выбрать именно эту меру.
Я сказал:
– Это прелюдия к его воскресному докладу, да? Стелющая дорожку перед шедевром?
Буццо, Мосала и Ясуко Нисиде (строго в алфавитном порядке) должны представить свои конкурирующие ТВ в последний день конференции.
– Да.
– Значит, если он ошибся в выборе меры, то опозорится прилюдно?
Мосала взглянула мне прямо в глаза. Неужели я отрезал себе все пути? Если она категорически откажется со мной сотрудничать, мне нечего будет снимать и незачем оставаться на острове.
– Мне непросто бывает решить, насколько применим мой собственный математический аппарат; у меня нет времени, чтобы так же досконально вникать в чужие работы, – холодно сказала она и взглянула на ноутпад, – Полагаю, на сегодня вы уже сняли все, о чем мы договаривались. Так что, если позволите, у меня встреча за ленчем.
Мосала направилась к одному из гостиничных ресторанов, поэтому я свернул в другую сторону и вышел на улицу. Полуденное небо слепило глаза, дома под полотняными навесами сохраняли пастельные тона, а на солнце напоминали старые кварталы южноафриканских городов: белый камень на фоне синего неба. С востока дул соленый морской ветер, теплый, но приятный.
Я бесцельно бродил по улицам, пока не вышел на площадь. Посредине был разбит маленький круглый сквер, метров двадцать в диаметре: густая нестриженая трава и несколько пальм. До сих пор я не видел здесь зелени, только гостиничные пальмы в кадках. Почва на острове – роскошь; все необходимые минеральные составляющие можно извлечь из морской воды, но, чтобы получить достаточно земли для растений, потребовалось бы в тысячи раз обеднить растворенными веществами океанскую воду, разрушить планктонные и водорослевые пищевые цепи.
