Егор испуганно смотрел на Василича и молчал. Значит, он еще и мысли читать может?!
– Молчишь? Эх ты, Егорушка… Выпей лучше и не думай ерунду всякую.
Егор выпил, вернул стакан. В глаза Василичу он старался не смотреть.
– И почему ты думаешь, что с тобой что-то плохое происходит? Ты меняешься – это факт, но разве в худшую сторону? Против своей природы не пойдешь, Егорушка! Добро, зло – человек-то ты разумный, неужели во всякую ерунду веришь?
– Добро со злом здесь ни при чем. – Егор все же посмотрел на Василича.
– Ну а что тогда «при чем»? – как-то устало спросил Василич.
– То, что я меняюсь.
– Меняешься, Егорушка, меняешься. Но разве тебе от этого плохо? Или, быть может, тебе второй ряд зубов мешает? Лучше скажи, что уж такого с тобой произошло? Покусал я тебя больно – ну что же, может быть. Так ведь когда ты на свет родился, ты тоже, небось, орал, больно тебе было, перемен не хотел, в утробе-то уютней – что скажешь? А тут вот как оказалось, не родился бы, сколько всего упустил бы – представить даже страшно. Добро?.. Зло?..
Скажешь тоже. Или вот – когда помирать будешь, думаешь, тебе больно не будет? То-то же. Да и перемены тогда куда покруче будут… – Василич усмехнулся. – Но надо быть полным дураком, чтобы смерти избегать. Ты только попробуй представить вечную жизнь без права на гибель. Это же кошмар, ад сущий будет. Потеря всего, теплое мерзкое болото. Нет, перемены – это хорошо, Егорушка, однозначно хорошо. Ну а если ты о том маешься, что тебе убивать придется, – ты ведь понимаешь, что совсем скоро придется? То это ты тоже понапрасну… Ты к себе прислушайся – чего тебе, человеческую жизнь страшно отнять или же просто последствий боишься, наказания? Подумай, Егорушка, хорошо подумай. А последствий, я тебе обещаю, мы избежим. Давай-ка мы с тобой лучше еще выпьем.
Они вновь по очереди выпили. Подул ветер, и Егору сквозь оконный проем в лицо ударил снег. Он заметил, что на улице уже начало смеркаться.
– Когда на охоту отправишься, постарайся с жертвой наедине остаться, – вновь заговорил Василич, одновременно почесывая нос рукой. – Нет, это конечно не принципиально, но все же так чистильщикам нашим мороки меньше будет, на нас же целая бригада работает. Да и зачем нам понапрасну корм переводить, правильно? Мы же гуманисты, Егорушка, мы гуманисты. Никакой спортивный интерес не тешим – сугубо физиологические потребности удовлетворяем. – Василич засмеялся. – Что-то мне мой первый раз вспомнился. Как же давно это было…
Он потянулся за бутылкой, и вскоре Егор отправил в себя очередную порцию «огненной воды». Алкоголь давал о себе знать, и Егору даже захотелось быстрее испытать ощущение охоты…
Просидели они еще около двух часов, Василич вдруг переключился на тему о работе, и все это время он рассказывал Егору, что надо делать, чтобы его карьера стремительно шла в гору. В основном все советы сводились к тому, что нужно беспрекословно выполнять указания Василича. Когда бутылка была уже почти допита, Василич неожиданно поднялся и указал рукой куда-то на улицу, на забор.
– Видишь? – шепотом спросил он Егора.
Тот присмотрелся и увидел – у одной из секций забора немного отодвинулась сетка и на территорию стройки стали пролезать какие-то люди.
– А сторож наш в это время сладко спит, – с иронией заметил Василич. – Раз, два, три, четыре. Можешь выбирать любого, кроме того, в красной шапочке – он на нас работает, именно он сюда и завлекает добычу. Впрочем, если уж очень сильно хочется, можешь съесть и его.
– Это же бомжи…
Василич рассмеялся:
– А ты чего хотел? Хотя тут я с тобой согласен – молодых девушек кушать куда приятней и эстетичнее. Только пропажу бомжа скрыть намного проще, хоть мясо у них и жестковатое, однозначно жестковатое, молодая девушка куда мягче и вкуснее будет. Как-нибудь еще попробуем… Что это ты, Егорушка?
Егор почти не слушал Василича, он недвижно смотрел в окно, где в сторону подъезда направлялись четыре тела. Четыре пьяных бомжа, одного из которых Егору надо будет съесть, – это осознание отрезвило Егора. Больше не было бравады, зато была твердая решимость и отвращение.
– Что мне надо делать?
Василич подошел к Егору почти вплотную и положил руку ему на плечо:
– Ты сам во всем разберешься. Вот только мой тебе совет – ты бы разделся – понимаю, что холодно, но пальтишко твое жалко, костюм опять же… Не бойся, насмерть не замерзнешь, не отморозишь себе ничего – если все правильно пойдет, то ты холода совсем не заметишь.
– Можно я жертву по ходу действий выберу?
Василич кивнул.
Егор снял и положил на стул пальто, затем пиджак. Развязал галстук и принялся расстегивать рубашку.
– Они в подвале первого подъезда ночевать будут. Там теплотрасса проходит подключенная. Наши специально постарались. Зимой бомжи на эту теплотрассу как мухи на говно слетаются.
Егор снял рубашку, туфли, брюки. Остался в одних носках и трусах. Его начало трясти, но не от страха – от холода. Внезапно помещение окатил громкий смех Василича:
– Ну что ты встал, как солдат на медосмотре? Тоже мне, оборотень в трусах, дрожащий вампир в носочках. Знал бы ты, как сейчас глупо выглядишь. – Василич постарался сдержать смех, стал вытирать накатившиеся слезы, но не удержался и опять взорвался хохотом.
Сконфуженный, Егор подошел к столу, вылил остатки содержимого бутылки в стакан и выпил. Затем снял носки, трусы и вышел из помещения.
– Ни пуха… – услышал он вслед напутствие Василича.
Пока Егор шел к бетонной лестнице, он языком проводил по своим новым зубам, пытаясь понять, что же надо сделать, чтобы они выросли, и вырастут ли они вообще. Он пытался в уме составить какой-то план действий – эффект неожиданности на его стороне – ведь и так запуганный миром бомж боится всего на свете, а тут, увидев голого парня зимой на стройке… Пользуясь этим замешательством, Егор думал оглушить его, а дальше уже действовать по обстоятельствам.
Когда Егор спустился на один пролет вниз, у него начала кружиться голова и сильно запульсировали виски, но он автоматически пригнулся и продолжил свой поход. Добравшись до второго этажа, он уже не понимал, кто он и где находится, – пульсация переросла в один сплошной гул, который отдавался в ушах. Егор прижался к стене и схватился за голову, ему вдруг стало казаться, будто все окружающее меняется, подстраиваясь именно под Егора. Он стал чувствовать себя продолжением мира, которым движет сама природа, он вдруг понял, что сейчас находится там, где ему и должно находиться. И вот весь мир, с Егором в том числе, сконцентрировался в одну материальную точку, в один сгусток энергии – этот сгусток принял форму лица Василича. «Действуй», – уверенно приказало лицо.
