Сейчас, естественно, он узрел совсем другие дали и другие горизонты – какую-то иную ипостась Синьки, совершенно непохожую на то, к чему они успели привыкнуть. Мир был отлит не из сиреневого хрусталя, а сметан на скорую руку из сизых лохмотьев, свисавших с блеклого неба на столь же блеклую землю. От дверей до окна было не больше двадцати шагов, но в реальном пространстве две эти конструкции разделяли неимоверные расстояния.
Протянув вперед руку, Зяблик сразу уперся во что-то прозрачное, как стекло, но, видимо, несравненно более прочное (иначе откуда бы взялись проблемы у Артема, способного срывать стальные решетки дореволюционного литья и проламывать стены, разделяющие сопредельные миры).
– Ну что же, – Артем, похоже, уже принял какое-то решение. – Если пользоваться терминологией нашего друга, пострадавшего от неправедных судей, в кабур хода нет. Прорываться к дверям, открывающимся только в одну сторону, бессмысленно. Попробуем какой-нибудь иной способ.
Он покинул камеру, и вся ватага, понурясь, последовала за ним. Бродивший на некотором удалении грустный Эрикс удивленно уставился на эту процессию. Появление из пустоты стольких людей сразу заинтересовало и Барсика.
– Всем вам лучше отойти подальше, – Артем остановился и закрыл глаза. – Мне нужно сосредоточиться… Похоже, кое в чем я был не прав… Мое появление здесь не прошло незамеченным… Чувствую, как кто-то пристально рассматривает меня сейчас… Случалось мне общаться с разными существами, но это, кажется, особый случай… Как жаль, что я не обладаю даром Великого Отче…
Силуэт двери, порог которой уже не суждено было переступить человеку, перекосился, сжался в овал, а затем бесшумно разлетелся на множество мелких, как рыбья чешуя, но весьма шустрых бледно-лиловых стрекозок. Брызнув во все стороны и безо всякого ущерба для людей пронзив их тела, призрачные созданья исчезли в дальних далях.
Там, где еще совсем недавно находилась точная копия первой Зябликовой кутузки, в пространстве образовалась дыра, сквозь которую видно было хаотическое мелькание огромных сизых теней – не то облаков, не то какой-то странной растительности.
Артем находился на прежнем месте и был похож на человека, заснувшего в вертикальном положении. Одни только его пальцы судорожно сжимались и разжимались, словно он разминался перед схваткой с кем-то равным себе по силам, а не со сверхъестественными существами, чей истинный облик и пределы могущества оставались тайной.
Затем он заговорил, почти не разжимая губ, – заговорил звенящим, неестественно высоким, почти нечеловеческим голосом:
– Я все равно вырвусь отсюда… Ты напрасно мешаешь мне… Прочь!.. Убери все это… Мне многое известно о тебе… Я знаю, куда уходит корнями твой род… Я сведущ в тайнах пространства и времени… И если ты не хочешь, чтобы этот мир пострадал…
– Почему он по-русски говорит? – встревожилась Лилечка. – А если хозяева не понимают по-русски?
– Они не понимают ни по-русски, ни по-французски, ни даже по-арамейски, хотя, считается что Бог и его авделы говорили именно на этом языке. – Цыпф попытался оттащить Лилечку подальше. – Возможно, они вообще не воспринимают звуков. Тут совсем другой уровень общения, пойми… А слова эти Артем, скорее всего, произносит чисто механически.
– Он, наверное, уже не Артем, – всхлипнула Лилечка. – Он превращается в Кешу.
Вокруг стемнело – стремительно, одним махом. Весь свет, до этого равномерно распределенный в пространстве, сконцентрировался в том месте, где находился Артем.
– Нет! – Он рванулся так, словно на него попытались набросить ловчую сеть.
– Все напрасно… Не будет по-твоему… Зря ты это затеял…
Обычно бледное лицо Артема потемнело и жутко переменилось, совсем как в тот раз, когда в кастильском городе Сан-Хуан-де-Артеза ему пришлось бороться с разгулом неведомой подземной стихии.
Раскинув руки, Артем шагнул вперед и раскрыл глаза, все это время остававшиеся закрытыми. Впрочем, как подумал Цыпф, не пропускавший ни одного движения Артема, тут скорее подошло бы другое определение – «распахнул вежды». Это был взгляд василиска, и окружающих людей, наверное, спасло только то, что он был обращен не на них.
Вперив этот парализующий взор в нечто, видимое лишь ему одному, Артем заговорил снова – но теперь на совершенно непонятном языке, присущем скорее миру вечных стихий, а не живых существ. Случись вдруг чудо, наделившее скалы даром речи, – они, наверное, заговорили бы именно таким голосом.
– Ну все, – махнул рукой Зяблик. – Пошла Маруська в партизаны… Не человек он уже. Сейчас этим самым хозяевам туго придется. Не знали они, с кем связались.
– А как вы думаете, что может случиться с блошиным цирком, если его хозяин подерется с клиентом? – Смыков затравленно озирался по сторонам. – Ведь затопчут к чертовой матери! И даже убежать некуда.
– Ничего! – стал успокаивать его Зяблик. – Прыткая блоха в ловкие руки не дается… Поживем еще… Ты, главное, бдолах держи наготове.
Вокруг что-то происходило. Величественный пейзаж Синьки неуловимо менялся
– так бывает ранней весной на реке, когда несокрушимый прежде ледяной панцирь начинает давать пусть и еле заметные, но фатальные трещины.
Голос Артема перешел в нечленораздельный пронзительный рев. Окажись сейчас рядом что-нибудь стеклянное – фужер, люстра или обыкновенная пивная бутылка, – и от него бы только осколки полетели.
А затем весь окружающий мир изменился – не постепенно, не исподволь, а резко, скачком, как это бывает в кино, когда заканчивается одна сцена и начинается другая.
То, что раньше находилось у людей над головой и в силу этого называлось небом, сплошь подернулось багряно-синими, растрепанными облаками, сквозь которые зловеще сияли сразу три багровых солнца, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Облака эти очень быстро затянули не только купол неба, но и все пространство вокруг. Люди сами стали как бы частью этих облаков
– на лицах их заиграли пурпурные горячечные отблески, а в глазах зажглись алые недобрые огни.
Прорвалась плотина, до этого как бы сдерживавшая всю звуковую гамму этого мира, – вокруг засвистело, завыло, загрохотало.
– Он сворачивает пространства! – закричал Цыпф. – Он действительно хочет разрушить этот мир!
– Не он, дурья ты голова! – возразила Верка. – А то чудовище, которое сидит у него внутри! Оно сейчас ни про нас, ни про Артема, наверное, ничего не помнит. Тешит свою страсть к разрушению, вот и все!
Зяблик без запинки процитировал фразу, в свое время, как видно, глубоко запавшую в его душу:
– "…И пройдет он по лицу земли, ветхий днями, но исполин силой, и дана ему будет власть сокрушать и пожирать, истреблять и губить, отменять и казнить…" Из Евангелия, что ли…
