— Сорок первый.
— Ходовой. Это хорошо. Плохо, что у меня сорок третий, а то бы вовсе без проблем. Сорокин не даст. К Калиннику я сам не пойду. Он на прокат все дает.
— За деньги, что ли? Про такой бизнес я еще не слышал.
— За денежки. Но мы с тобой частное предпринимательство поощрять не будем. Ладно, жди.
Он обернулся в пять минут, сунул Сергею пакет: «Носи на здоровье. До завтра».
— Завтра все верну. В целости и сохранности.
— Да уж, пожалуйста. А то меня владельцы вздернут на карнизе. — А когда Сергей перешагнул уже порог, он спросил серьезно: — Слушай, а там, куда ты идешь, тебе физиономию не деформируют? Под гонконгскими очками? Может, вместе пойдем?
* * *
Продавец Зотина М. И. обратила на Сергея внимание только когда полыхнула неожиданно вспышка «Коники». Сергей подождал, когда загорится глазок, перевел кадр и вновь прицелился. Продавщица приподняла ладонью прическу, улыбнулась — затянуто, нарочито, и так же затянуто спросила:
— Это что у тебя за машина?
— Фотоаппарат специально для дураков. Надо только вставлять пленку и нажимать кнопку, — ответить было нетрудно, именно так всегда и говорил про «Конику» ее владелец, неохотно одолживший аппарат Сергею. Важно было другое — старательно удлинять во всех словах «а» и не тараторить по-уральски.
— Покажи, — она протянула руку в уверенности, что ей не откажут.
— Пожалуйста, — Сергей навскидку сделал еще один снимок, задвинул в гнездо вспышку и протянул аппарат.
— Джапан? — деловито спросила она.
— Франция.
— На сколько потянул?
— Если перевести в рубли, то три сотни. Но покупал я его не на рубли.
— А на что?
«Заблестели у нее глазенки, ой заблестели! А теперь мы уточним, который час. На нашей «Сейке» пятнадцать часов тридцать две минуты. А секунды они не показывают. Наверное, это какой-то дешевый вариант. Но ведь — «Сейка»! Смотри, девочка, любуйся. Неужто я тебя не заинтересую?»
— Если я тебе все сразу расскажу, то про что мы будем говорить вечером?
— Ты уверен, что мы вечером будем разговаривать? — спросила продавщица, а у самой в голосе не было ни возмущения, ни удивления. Даже кокетства было лишь чуть-чуть. Она только соблюдала ритуал.
— Если ты мне подскажешь, где в этом городе можно вечером хорошо посидеть, мы обязательно… — «паузу, держи паузу; а теперь осмотри ее сверху до… того, что уже за прилавком, откровенно осмотри, стоит ли время тратить. Достаточно. Вроде получилось», — п о г о в о р и м.
— Мы в семь закрываем. Подходи. Хорошее место я тебе покажу.
* * *
Во всех школах пахнет одинаково. Но только годы после выпуска позволят обнаружить этот запах. Вы ощутите его, едва перешагнув порог, и он потянет за собой цепь ассоциаций и воспоминаний. Эта школа была копией той, в которой Сергей учился. Лет пятнадцать назад их построили по чехословацкому проекту с десяток или даже больше. Похожие в плане на самолет, они были разбросаны по всему городу, и не раз, проходя мимо одной из них, Сергей ловил себя на том, что пытался отыскать на фасаде «свое» окно.
— Вы куда? — остановил его пионер с красной повязкой.
— Мне надо пройти к вожатой Шавровой.
— В каком она отряде?
Этого Сергей не знал. Он и не подумал спросить у Шавровой-старшей, в каком отряде вожатствует ее дочь. Во-первых, он не предполагал, что в городском лагере может быть несколько отрядов. А во-вторых, Шаврова-мама разговаривала с ним слишком уж ласково. И все вспоминала, как дружили они с Людмилой раньше, и все приглашала почаще заходить в гости. Сергею не нравилось, когда с ним так ласково разговаривают мамы, дочерям которых предстоит распределение в деревню.
— А вот отряда, товарищ дежурный, я не знаю.
Пионер покачал солидно головой, принимая подхалимское «товарищ дежурный» как должное.
— Но ведь вы знаете, как ее зовут?
— Конечно, ее зовут Людмила… — он задумался, вспоминая, как же зовут ее отца, продолжил неуверенно: — Васильевна.
— Значит, из второго, — так же степенно определил пионер. — Вы пока тут постойте, я кого-нибудь из второго отряда найду.
Он ушел в сумрак коридора, и спина его выражала солидность.
Пионер не возвращался долго, Сергей заволновался уже, правильно ли он вспомнил отчество, и не увела ли Людмила своих подопечных на экскурсию, и вообще, в ту ли школу он пришел, но тут вновь появился солидный пионер, а за ним выпорхнула Людмила. Она именно выпорхнула, легко, как все делала, легкость — это было в ней самое заметное и самое симпатичное. В постоянном движении становились незаметны ни смазанность черт лица, ни склонность к полноте. С разгону она подбежала совсем близко, но под неодобрительным взглядом пионера подалась назад:
— Ты? Откуда?
— Здравствуйте, Людмила Васильевна.
— Ах, да, конечно, здравствуй… те. Проходи… те.
Она провела его в пионерскую комнату.
— Слушай, по-моему, тот пионер в дверях не меньше чем председатель совета дружины. Или отряда. Нет?
— Вовсе нет. Это троечник и хулиган Вовка Рогачев. Мы его зовем Вовочкой, в честь тезки из анекдота.
— До чего внешность обманчива, а? Такой солидный, степенный, полный собственного достоинства… Сколько раз я горел на том, что делал выводы по первому впечатлению, а так ничему и не научился.
— По-моему, ты, наоборот, не доверяешь ни первому впечатлению, ни второму.
Во фразе был подтекст, понятный только им. Сергей очень не хотел, чтобы в их разговор вошли воспоминания.
— Я ведь по делу.
— Понимаю, что по делу. Ведь просто так ты теперь не заходишь. Ладно, давай свое дело. Только объясни, ты, случаем, в столицу не перебрался? Говорить ты стал как-то не так.
Значит, тренировка не пропала даром. Теперь только не расслабиться до вечера. А на вопрос можно и не отвечать.
За окном пионеры играли в волейбол. Падать на асфальт площадки было страшно, поэтому, если подача получалась, очко доставалось атакующей команде. Противники шли примерно поровну, и игрокам обеих команд было одинаково скучно.
— Помнишь, мы ездили как-то на Белый Мыс — давно, я, наверное, еще в школе училась. Все наши: ты, Олег, Виталька, Шурка… Мы играли в «картошку», и ты мне влепил мячом по голове. У меня до сих пор, как вспомню — в ушах звенит. Помнишь? Я тогда так на тебя обиделась…
— Я? По голове? Тебя? Не может быть.
— Неужели забыл?
— Забыл.
— Эх ты… Ладно уж, выкладывай свое дело.
— Людмила, ведь не может же быть такого, чтобы ты в своем педе сумела уйти от общественной работы?
