В дни, когда знакомый с детства мир неотвратимо двигался навстречу бездне, я вынужденно задумывалась о том будущем, что ждало Табат. Борьба людей с природой обострялась, помощи ждать было неоткуда, а значит, полное вымирание — дело времени.
Я по-прежнему хотела сбежать на другое полушарие. По слухам, жизнь там была лучше, безопаснее и счастливее. Слухи вообще давно оставались единственными нитями, связывающими моногорода друг с другом. Путешественников с каждым годом становилось все меньше, а техника выходила из строя, и Марк опасался, что как только сообщение будет окончательно нарушено, начнется анархия.
Он говорил:
— Людям, как собакам, нужна твердая и жесткая рука — главный над толпой, и толика надежды, которой их подкармливают такие боссы, как он. Жители окраинных секторов сами разрушают остатки защитных систем, в попытках сбежать к мифической лучшей жизни, считал он. Загнанные в ловушку страха, они слепо уничтожат друг друга.
Марк был циником, мрачным и агрессивным человеком, но не дураком. Если он делал предположение, то почти всегда попадал в самую точку.
И все же надежда выбраться к моему мифу, океану, не оставляла меня. Я держалась за нее как за соломинку. Годы шли, но планы мои пока так и оставались планами.
Табат как-то незаметно стала той, кто понимал меня лучше, чем я сама. Дитя беды, она унаследовала от Алисы необычайную интуицию, которая развилась у нее в предчувствие, естественную защиту перед жизнью, испытывающую Табат с рождения. Вместе с тем, в детстве с ней не происходило ничего особенного, кроме, разве что, бурь ее снов. Быть может, тогда она еще не понимала смысл возникающих образов, и первой реакцией становился испуг, но с возрастом все меняется. Спокойная, любознательная, послушная девочка с мягким характером, ласковая как котенок, она никогда не причиняла неудобств и не доставляла волнений. Даже Марк попал под ее очарование. Вместе с тем Табат могла быть весьма упрямой и последовательной, если хотела чего-то добиться.
Лет до восьми она росла в информационном вакууме из-за того, что я считала ее маленькой и не решалась открыть глаза на прозу жизни, правда, это было выше моих сил. Я долго не решалась лишить ее детства, хотя прекрасно понимала, чем грозят подобные методы воспитания.
Табат с ее особым даром обошла нас играючи.
Ее сны, точнее сказать, кошмары. Мне кажется, из них она узнавала больше, чем когда-либо рассказывали мы с Марком. Она непонятным для меня образом получала из них информацию. И чем старше становилась Табат, тем больше в ней проявлялась эта зависимость от сновидений, темная сторона которых теперь пугала ее гораздо сильнее, чем раньше. Ведь, она столкнулась с тем, как они воплощались в реальность, переходя из разряда грез в ее жизнь. Принося потери, угрозы и разочарования.
Табат старательно притворялась с Марком, чтобы он видел в ней обычного ребенка. Ей почти удавалось переиграть его. Марк гордился именно этим фактом. Ему казалось, в ее лицемерии проявляются его лучшие черты. Он уже забыл, что Табат не была его дочерью по крови.
А вот наша с ней близость виделась такой настоящей, глубокой и искренней, что иногда, я даже задумывалась о том, а были ли мы также близки с Алисой?
Начала забывать.
Детьми, мы с Алисой чувствовали себя частями целого, наша дружба, привязанность казались естественными, как дыхание. Но вот в Табат я, прежде всего, видела ребенка, о котором хотела заботиться. Эта любовь не связывала меня, не заставляла ревновать, напротив, гордится каждым ее достижением. Мне, человеку недоверчивому, ее наивность была трогательна и жалка. Я боялась, что встретившись с реальностью, она испытает разочарование, и пыталась оттянуть ее встречу с этой стороной жизни. В который раз я ошиблась в ее способностях, недооценив силу духа?
В своих снах она давно уже прошла искусственно возведенный рубеж. Любовь, а не страх, удерживала ее от лишних признаний. Табат тоже оберегала меня. Если раньше она не верила, что люди могут совершать ужасные поступки, то теперь ее идеалы начали разрушаться.
Мне всегда было проще видеть в ней ребенка, простодушного и наивного, нежели человека, который слишком уж сильно отличается от меня. Ее намерение стать охотницей прозвучало как гром средь ясного неба. Почему? Зачем?
Впервые, она заговорила об этом в четырнадцать. Я отказала ей, понадеялась, что из-за своего мягкого характера она быстро отступиться. Но тут произошло то, что случалось с ней достаточно редко. Она уперлась. В конце концов, Марку надоела ее назойливость, и он позволил Табат работать под моим неусыпным контролем.
Марк был не из тех людей, на кого время может подействовать как сентиментальный крючок. За столько лет, мы, конечно, многое узнали друг о друге, но в глазах Марка я так и осталась полезным работником, не более. Как и раньше, он отдавал приказы, я, по-прежнему, подчинялась. Теперь он правил большей частью города, и долговременный союз устраивал нас обоих. Хотя периодически Марк умел показать себя благодарным человеком, делая по отношению к семье широкие жесты, в обычное время он едва помнил о существовании Табат. Объяснялось это легко, его отцовские чувства не проснулись. Да, она ни в чем не нуждалась. Порой, Марк мог поиграть с ней немного или поговорить, но быстро уставал от родительских обязанностей. К тому же, те грандиозные планы, что он когда-то хотел осуществить с ее помощью, потеряли актуальность, а с ними и сама Табат.
Город вымирал с катастрофической скоростью. Те едва заметные процессы, что начинали проявляться, когда мы с Алисой еще были детьми, теперь ускорились многократно и развивались стремительно. Поползли слухи, что даже сектор "Ф" больше не является безопасной зоной. Поговаривали, что и остальные города нашего полушария практически уничтожены. Снова начинался хаос. В людях поселился страх перед неизбежным концом, а необходимость бороться с надвигающейся природой вселяла ужас в простых обывателей. Ужас перед неизвестным врагом, столь решительно уничтожавшим их мир. Пусть в их представлении он был убогий и серый, но привычный и хоть немного понятный.
В это неспокойное время, охотники, пожалуй, были востребованы как никогда. Мы уничтожали диких лазутчиков. Исследовали, патрулировали, боролись теми малыми средствами, что еще оставались в распоряжении.
Я оказалась в курсе множества событий, о которых узнали немногие. И вот настал день, когда Марк сообщил мне еще одну крайне неприятную новость. Доверие к людям никогда не являлось его сильной стороной, скорее всего жесткая необходимость вынудила его просветить меня, поскольку в его партии я играла не последнюю скрипку.
