— Моих детей на холм не взяли, — сказал кто-то из толпы. — Они для них недостаточно хороши. А чем мой волосатик хуже этих идиотов?
— Да, я им не подошел, — согласился мутант, вытирая ладонью покрытое волосами лицо. — Они не знают, как меня использовать. Я гожусь только для того, чтобы прислуживать этим сукиным детям.
— Пойдем отсюда, — прошептал Колли, дергая русского за рукав. — Пойдем отсюда, Миша. Нам надо уходить.
— Ладно, мы уйдем, — угрюмо согласился разъяренный Иванович.
Он вытянул мускулистую руку и оттолкнул в сторону троих мужчин. И тогда началась драка.
Колли увидел мелькнувший кулак, и его лицо словно взорвалось от боли. Он сослепу нанес удар, угодив кому-то в плечо. Толпа взревела и двинулась вперед.
Прокричав проклятие, Иванович схватил за шиворот двух нападавших и с размаху столкнул их головами. Брызнула кровь. Русский отшвырнул оглушенные жертвы в толпу. Десятки рук тянулись к нему, разрывая одежду. Он рванулся вперед, раздавая удары налево и направо, вминая головы в шеи и разбрасывая людей, как тряпичные куклы.
Колли пришел в себя и отпрыгнул к стойке. К нему метнулось несколько человек, и он отогнал их мощными пинками. Двое, пошатываясь и утирая кровь, пытались протиснуться в задние ряды, но толпа гнала их перед собой. Колли ударил в ближайшее лицо, и тут же кто-то попал ему в живот. Колли охнул, задохнулся от боли и обмяк. Ему сделали подсечку, и он едва удержался на ногах. Здесь дрались насмерть. Люди, опьяненные ненавистью и спиртным, забыли о пощаде. Колли втянул воздух через разбитые губы, пригнулся и приготовился отдать свою жизнь по самой дорогой цене.
— Всем назад! — взревел Иванович.
Широко расставив ноги, он свирепо осматривал толпу. Перед ним лежали три бездыханных тела. Люди ворчливо и неохотно расходились в стороны.
Заверещала сирена. В проходе появились солдаты в голубой форме. Расчищая дубинками дорогу, они торопливо продирались через толпу подвыпивших людей.
— В сторону, в сторону! Просим всех разойтись по своим местам!
Колли стоял, едва переводя дыхание. Он смотрел в окно, и там, на серой стене противоположного дома сияла неоновая вывеска. Она вспыхивала и вспыхивала, пульсируя, как голодный удав, сплетенный из цветных полосок света. Его начинало тошнить. И виноват был не алкоголь и не боль от ударов. Это рвалась наружу тоска — неудержимая волна одиночества из глубин души, которую переполняло горе.
Они ненавидели его! Огромный мир плевал ему в лицо, ревел и топал ногами. Он вертелся кувырком, перемалывая его зубами, пачкая ядом ненависти. Колли хотелось бежать отсюда, бежать до тех пор, пока не окажется дома. Ему хотелось плакать и кричать.
— Вы арестованы, — произнес один из полицейских. — Сейчас вас доставят в участок. Стоять спокойно, я сказал!
Когда они вышли на улицу. Колли увидел автомобиль, стоявший у обочины. Какой-то мужчина, забравшись на капот, с интересом разглядывал толпу у входа в заведение. Рядом с ним сидела собака. Парень как парень — стройная фигура, длинная куртка и серая шляпа. Скользнув по нему взглядом, Колли пригляделся к собаке. Огромное лохматое животное тряхнуло шишковатой головой и неуклюже поднялось на мощные черные лапы. Собака-мутант.
Здание конгресса находилось в центре города. В кольце парков и садов высокая башня казалась воплощением мечты. Изящные барельефы украшали каждый ярус этажей, а на тонком шпиле, вознесенном в самое поднебесье, реяло знамя Североамериканского союза. Чуть выше колоннады главного входа над глобусом Земли простирал свои крылья белый голубь свободы. Местные остряки называли здание «колокольней». Знамя было для них «тряпкой», а символ сира — «засранцем». Они не понимали тоски уходящего поколения, с задумчивой грустью подумал Аларик Вэйн.
Он поднялся по длинному пролету лестницы. Охрана, отсалютовав, без слов пропустила его и собаку. В конце мраморного коридора странная пара вошла в автоматический лифт и поднялась в конференц-зал, который располагался на десятом этаже. Вэйн нащупал в кармане мятую пачку, прикурил сигарету и сделал несколько нервных затяжек. В нем снова вскипела напряженность. Он знал, что его здесь ценят. К нему благоволили и ловили каждое его слово. Но при встрече с этими людьми он всегда испытывал страх. Что же им сказать, чтобы они поняли его план? Аларик вздохнул и, опустив руку, погладил бесформенную голову собаки.
Да, ему хотелось нравиться людям. Ему хотелось стать простым парнем в большой компании, которого дружески хлопают по плечу и которому рассказывают смешные анекдоты. Это желание нравиться вызывало страх. Однако понимание причин не избавляло от последствий. Вэйн боялся людей. Однажды он обратился к психиатру. Но какой психиатр мог помочь человеку, мозг которого отличался от всего, что когда-либо встречалось на Земле?
Увидев его, охранник, стоявший у двери, отдал честь и щелкнул каблуками. Вэйн вздрогнул и, кивнув, прошел мимо солдата.
Несмотря на странный мозг, Аларик внешне ничем не отличался от любого нормального человека: средний рост, стройная, немного неуклюжая фигура, тонкие черты лица, взъерошенные каштановые волосы и большие светло-синие глаза. Костюм и куртка маскировали короткое туловище и длинные ноги. Пропорции его тела не совпадали с общепринятыми нормами, но эти различия были почти незаметными. Тем не менее Вэйн воспринимал свой необычный облик как клеймо, как уродливый штрих, который бросался в глаза всем и каждому.
Дверь автоматически открылась, и он прошел в просторный освещенный зал. Сквозь дальнюю стену из прозрачного пластика просматривались горы, сияющий город и наплывающая ночь. Несколько человек прохаживались у двери, еще около полудюжины сидели вокруг большого стола. Они ожидали его. Эти люди, возраст которых колебался от сорока до пятидесяти или даже до шестидесяти, управляли огромным континентом. Они представляли власть. Но сейчас они ожидали его.
Роберт Бонд, президент Северной Америки, поднял усталое лицо и взглянул на вошедшего Вэйна.
— Здравствуйте, Аларик, — сказал он.
Его невыразительный голос казался чем-то обеспокоенным. Другие тоже кивали и шептали приветствия: начальник штаба Нейсон; лидер правящей партии конгресса Рэморез; министр иностранных дел Винкельрайд; министр здоровья и генетики де Гайз; их секретари и помощники — Каннингхэм, Маккена, Джованни.
Вэйн вздохнул и кивнул. Его губы шевельнулись, но слова не шли, словно какая-то преграда в горле мешала им прорваться наружу.
— Я… я…
Он закрыл рот и попытался сконцентрироваться. Они терпеливо ждали, давно привыкнув к его дефектам речи.
