Вздрогнув оттого, что его назвали настоящим именем, Гарри поднял на него удивленный взгляд.
— Помоги мне… пожалуйста, — попросил он.
— Я помогу, — отозвался Миллс, — помогу.
* * *
Солнце медленно поднималось и освещало крыши небоскребов. Дэвид отвернулся от окна и посмотрел на Гарри, уснувшего на диване от большого количества выпитого алкоголя. Сам Миллс за всю ночь так и не сомкнул глаз. Тяжелым эхом отзывались в его голове признания Голдфилда и его просьба о помощи. Он с трудом представлял себе, как именно он мог ему помочь. К тому же, Гарри все еще немного пугал Дэвида, но ученый понимал, что пути назад уже нет.
Подойдя к дивану, Миллс присел рядом со спящим Голдфилдом. Прикрытые, чуть подрагивающие веки, скрывавшие большие голубые глаза, длинные каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, трехдневная щетина на белых осунувшихся щеках, красивые тонкие руки с длинными пальцами. Дэвид впервые заметил, насколько необычно выглядел его друг. У него уже не оставалось сомнений в том, что Гарри именно тот, кем себя называет. «Гефестион, — обескуражено повторял он. — Гефестион». В это время Голдфилд проснулся и, потянувшись, открыл глаза.
— Доброе утро, — поздоровался он, увидев Дэвида. — Впервые за долгое время просыпаюсь не один, — усмехнулся он.
— Доброе утро, — скептическим тоном ответил Миллс.
— Который час? — Гарри скинул с себя плед и сел на диване.
— Почти шесть.
— Надо собираться и идти на работу, — Голдфилд поднялся на ноги.
— Неважно выглядишь, — заметил Дэвид.
— Ты прав, — Гарри посмотрел на себя в зеркало. — Лилиан обязательно придерется к моему виду.
— Лилиан? Это кто?
— Моя коллега. Ладно, пойду, приму душ и побреюсь.
Голдфилд поплелся в ванную комнату. Через некоторое время он вернулся оттуда в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, и начал копаться в своем шкафу.
— Кстати, — обратился он к все еще сидевшему на диване Дэвиду. — Когда будешь уходить, постарайся, чтобы тебя никто не видел.
— Почему? — не понял Миллс.
— Да так, — Гарри пожал плечами, выбираясь из шкафа с рубашкой и брюками. — Мой жизненный опыт показывает, что за одно глупое совпадение можно очень дорого поплатиться.
— Что ты имеешь ввиду?
— Однажды я случайно уснул в спальне Александра, — начал рассказывать Голдфилд. — Я пришел к нему накануне вечером. Мы долго разговаривали, а потом я ненароком уснул.
— И что?
— На следующее утро один из слуг увидел меня выходящего из покоев царя и распустил слух, будто я и Александр… Ну, сам понимаешь, — Гарри скинул полотенце и оделся.
— И сейчас ты боишься, что меня увидят и подумают о нас что-то не то? — Дэвид усмехнулся. — Поверь, никому и дела нет, кто и когда выходит из твоей квартиры…
— Хватит с меня лжи, — он с упреком посмотрел на Миллса. — Однажды это уже стоило мне жизни. Роксана — жена Александра — из жгучей ревности и ненависти подлила мне в вино какой-то страшный яд, от которого я сначала умер, а спустя пять веков очнулся, чтобы влачить вечную жизнь.
— Вечную жизнь? — Дэвид подался вперед.
— Да, Дэйв, я не могу умереть. Чего я только с собой не делал: и вены вскрывал, и поджигал себя, и топился. Бесполезно. И все из-за этой проклятой стервы, — Гарри повернулся к зеркалу и начал причесывать мокрые волосы.
— Сколько же ты уже живешь на свете?
— Почти тысячу восемьсот лет.
— Тысячу восемьсот лет?! — Миллс присвистнул. — Это немалый срок. А ведь люди мечтают изобрести эликсир вечной молодости, чтобы никогда не стареть и не умирать.
— Поверь мне, Дэвид, жить вечно не так уж приятно, — Голдфилд собрал волосы в аккуратную прическу и повернулся к ученому. — Это очень тяжело и больно, когда видишь, как люди вокруг тебя старятся и умирают, как ты теряешь тех, кто был тебе дорог и при этом даже не имеешь возможности воссоединиться с ними в загробном царстве. В душе ничего не остается, ничего.
— И теперь ты хочешь изобрести машину времени… — начал Миллс
— …Чтобы вернуться в нужный день и час и не пить то самое отравленное вино, — закончил вместо него Гарри.
— Но ты же изменишь ход истории! — воскликнул Дэвид. — Это неправильно!
— А что правильно?! Мучаться так, как мучаюсь я?! Что мне делать, Дэйв? Как избавиться от вечного бессмысленного существования?
Миллс не ответил. На самом деле он даже не знал, что сказать.
— Не знаю, — тихо признался он наконец.
— Вот видишь, ты не знаешь, — Голдфилд сел рядом с ним на диван. — А кто знает?
— Господь Бог, — также тихо произнес Дэвид.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина.
— Мне пора на работу, — Гарри первым нарушил молчание. — Если хочешь, можешь остаться здесь.
— Нет, — Миллс покачал головой. — Мне тоже нужно на работу. Ничего, если мы выйдем вдвоем?
Он с упреком посмотрел на Гарри.
— Ладно, пошли, — согласился тот.
Садри прилагал огромное усилие, чтобы заставить себя вернуться к работе, но у него это никак не получалось. Его мысли снова и снова возвращались к разговору, подслушанному на улице. «Извини, Гарри, но мне часто кажется, что ни один человек не может быть тебе приятен кроме…» «Разве я когда-нибудь давал тебе это почувствовать?» «Не нужно обладать особым умом, чтобы это понять. Ты все делаешь только ради одной цели, чтобы вернуться и быть с ним. И я тебе нужен тоже исключительно для осуществления твоего плана. Разве я не прав?» «Дэвид, я…» «Ну, это и понятно. Ведь, учитывая ваши отношения…» «Не смей! Ни слова больше!» В голове федерального агента снова и снова раздавались слова Гарри Голдфилда и его собеседника. «Интересно, — подумал Рино, — что это за человек, столь дорогой для Голдфилда. И на какие отношения намекал его собеседник?»
В это время раздался стук в дверь, и в его кабинет вошел Дженкинс.
— Сэр, я выяснил, кто тот парень, что разговаривал с Гарри Голдфилдом, — начал он.
— И кто же? — спросил Садри.
— Его имя Дэвид Миллс, — Майкл протянул боссу файл с документами и сел в кресло напротив. — Он один из старших сотрудников фирмы «Нью Хорайзон», которая занимается исследованиями в области разработки квантовых компьютеров. Проще говоря, он ученый. Никакого криминального прошлого за ним не числится. Он с отличием окончил университет, потом получил диплом магистра, а через какое-то время и ученую степень. По жизни одинокий и очень замкнутый человек. Семьи у него нет, а родители живут в другом штате.
— Сколько ему лет? — поинтересовался Рино.
