Стало быть, «узких мест» два: сам заказчик и… и Костыль. Его и Беку с Пономарем наняли отдельно, заказчик решил подстраховаться, а возможно, и проконтролировать ход операции, чтобы в нужный момент подчистить концы.
От этой мысли становится жарко. Я искоса смотрю на Костыля. Если я прав, то он должен был убить меня после того, как я передам контре информацию по доставке контейнера. Нет, были еще, конечно, Бека и Пономарь, но они точно не убийцы и попали в этот замес потому, что знают болота как свои пять пальцев. Знали…
Получается, Костыль – чистильщик, этакая живая бритва Оккама, отсекающая все лишнее? И меня он не отсек исключительно потому, что ситуация вышла из-под контроля, и теперь на мне замкнулось все – я единственный, кроме него самого, свидетель событий на болотах?
Снова начинается дождь. Собственно, он и не прекращался, так, нудно моросил, висел в воздухе тонкой водяной взвесью, а теперь полил, как летом в Подмосковье, – отвесно, с шумом, с пузырями и брызгами.
Пододвинув контейнер так, чтобы на него не попадали дождевые капли, возвращаюсь к своим баранам, и тут в голове возникает короткий и простой вопрос: «А что потом?»
В самом деле, вот мы доберемся до цели, передадим контейнер, контракт будет выполнен – и? Костыль спокойно всадит мне пулю в затылок или нож под лопатку? А его после этого завалит еще какой-нибудь киллер, чтобы уж наверняка, чтобы все концы – в узелок и в воду?
Можно сказать, что у меня развивается паранойя, но ведь история знает уйму подобных примеров! Я тут как-то читал книгу по истории монголов, так там, когда хоронили Чингисхана, ради соблюдения секретности завалили просто кучу народу. Дело было так: великий каган умер во время захвата тангутской империи Сися. Это название я запомнил исключительно из-за смешного звучания, заставь меня сейчас показать на карте эту самую Сисю, так я отправлюсь в заплыв по всей Азии с нулевым результатом. К слову, во многом это оттого, что на современной карте никакой Сиси нет и в помине. Сыновья монгольского повелителя доделали то, что начал отец, вырезав тангутов подчистую, как тогда говорили: «Всех, кто дорос до чеки тележной».
Но это было потом, а вначале случились похороны. Тело Чингисхана поместили в гроб из забайкальского кедра, а его вложили еще в несколько гробов – из золота, серебра и железа. В укромной долине выкопали глубокую могилу, куда поместили несметные сокровища. В загробной жизни Потрясателя Вселенной должны были сопровождать сто самых лучших коней, сто самых красивых наложниц из разных монгольских племен, сто самых сильных и отважных нукеров и тысяча рабов для обслуги. Когда все это было помещено в гробницу и проведен поминальный обряд, сыновья и жены Чингисхана покинули долину. Могилу засыпали землей, а поверх прогнали несколько табунов коней, дабы скрыть ее местонахождение. Затем те, кто занимался погребением, поднялись на окрестные сопки, на которых стояли отряды стражников. Они убили всех землекопов, а их, в свою очередь, убили другие воины, охранявшие внешний периметр вокруг долины. На этом все не закончилось – на воинов-палачей напали личные тумены сыновей Чингисхана, находившиеся поодаль, и перебили их всех. Таким образом, локация была полностью зачищена, секретность соблюдена, причем настолько, что до сих пор никто не может толком сказать, где находится погребение, хотя его столетиями искали охотники за сокровищами и археологи со всего мира.
Еще мне на память приходит фраза из какой-то книги про пиратов, читанной еще в детстве: «Мертвые не кусаются». Я пытаюсь предугадать ход событий, представить, как все будет, чтобы найти способ вовремя соскочить, и понимаю, что такого способа нет. Если даже я сумею уйти от Костыля здесь, в Центруме, меня все равно достанут на Земле.
Господи, в какое дерьмо я вляпался!
– Так и будешь молчать? – интересуется Костыль.
Мне, признаться, уже до фонаря его вопросы, у меня своих накопилось выше крыши. Не выдержав, иду ва-банк:
– Костыль, мы сейчас, типа, в одной лодке, поэтому скажи честно, я не обижусь: если бы все шло по плану, ты убил бы меня там, на болотах?
Он гасит ухмылку, смотрит на меня своими маленькими злыми глазками и тихо говорит:
– Дурак ты, Гонец. Подумай сам, что помешало бы мне сделать это после гибели группы? То, что ты владеешь какой-то информацией? Поверь, существует огромное количество способов развязать человеку язык. Я вполне мог бы связать тебя спящего, например, еще когда мы ночевали в цистерне, а потом спокойно ломать тебе пальцы и резать на кусочки, задавая один и тот же вопрос: «Кто и где?» Поначалу ты бы орал, ругался, пытался соврать… Обычно допрашиваемый ломается через час-полтора, а к исходу второго часа ты бы уже умолял меня выслушать себя.
– Ты откуда… все это знаешь?
– От маленького и двугорбого, – отмахивается Костыль. – Мы все учились понемногу. И лишь немногие – помногу. Так что не ссы, Гонец, убивать тебя у меня нет никакого резона, мы делаем одно дело. А чтобы ты успокоился, скажу следующее: ты – главная гарантия того, что я получу свои деньги. Мой-то контракт, как ни крути, завязан на тебя.
Я облегченно выдыхаю. А ведь верно, как мне раньше это не пришло в голову!
– И кстати, – говорит напоследок Костыль, – раз уж ты завел этот тухлый разговор, дружески предостерегаю тебя от резких движений в мой адрес. Во-первых, потому, что без меня тебе вряд ли удастся доставить «посылку» по назначению, а во-вторых, на Земле тебе тоже, как и мне, понадобится свидетель, который смог бы подтвердить кое-какие нюансы. Так что…
– Я понял, Костыль. Мы теперь вроде двух альпинистов, висящих на одном шнуре над пропастью. Если один выпустит веревку, второй тоже разобьется.
– Ну и слава Первому Кузнецу, что ты это понял, – кивает Костыль, сует руки в рукава и закрывает глаза.
Когда «арфа» под руками капитана вновь запела и «музыка» раскатилась по всему воздушному судну, дирижабль резко пошел на снижение. У Сотникова заложило уши, руки-ноги сделались ватными, под ложечкой возникла колючая пустота.
– Держись, амиго! – крикнул Эль Гарро. – Над хребтом висит циклон, нам придется пробивать облачность.
Сам капитан пошире расставил ноги, и «арфа» зазвучала по-новому – резкие и низкие аккорды вплелись в общий поток звуков, ритмично повторяясь, как гитарные рифы в какой-нибудь композиции стиля хеви-метал.
У Сотникова желудок опять подкатил к горлу, в ушах зазвенело. Отступившее было похмелье навалилось с новой силой. В этот момент тонкий, пронзительный свист покрыл собой все прочие звуки.
– Проклятие! – закричал Эль Гарро. – Гриффон!
