Он не помнил, как прошел эти два квартала, мимо перегородивших улицу армейских грузовиков, мимо валявшихся на обочине тел, мимо сдувшихся жучиных кишок госпиталя. Он помнил только карканье ворон, захлебывающееся, надсадное, хриплое, мешавшееся с бульканьем в его собственных легких. И тихий шорох дождя.
На входе в институт тоже никого не было, лишь желтые полицейские ленты оцепления и рогатки… Свет горел. Лифт работал. Дверь лаборатории послушно распахнулась. Термометр на холодильнике-«кельвинаторе» показывал положенные –70. Дмитрий какое-то время стоял, прижавшись пылающим лбом к холодной дверце «кельвинатора». Он пытался вспомнить, зачем пришел сюда… Ведь зачем-то пришел. Что-то беспокоило его, какая-то мысль… Леночка. Леночка вычитала что-то в сети. Да, она говорила, она читала с какого-то сайта… Морган. Морган была смертельно больна. Журналистская утка. Выплыл диагноз. Нечистый на руку врач в больнице. Скандал в западных СМИ… или не было никакого скандала? Ну же, Димка, вспоминай, вспоминай. Он зло треснул себя кулаком по лбу, так сильно, что отшиб пальцы, – и тут вспомнилось. У Морган был Альцгеймер. Болезнь Альцгеймера. Она была обречена. Журналистка в той статье писала, что Морган вколола себе «генбот» – и вылечилась.
Дмитрий зашарил по «кельвинатору», нащупывая замок. На секунду его охватил дикий ужас – ключи потерялись! – но тут он вспомнил, что замок сенсорный и распознает отпечаток пальца. Он прижал измазанные кровью пальцы к панели.
Дверца щелкнула, открываясь. Изнутри пахнуло арктическим холодом. В штативе на третьей полке стояли пробирки с «генботом». Дмитрий разморозил одну, сжав в кулаке. Трясущимися руками нашарил в ящике под ламинаром одноразовый шприц-миллилитровку. Он не знал, сколько единиц вируса ввела себе Морган и в какой концентрации, он просто втянул в шприц все, что было в пробирке, ткнул иглу в синюю, набухшую под кожей вену и надавил на поршень. И отключился. Поэтому уже не видел, как в лабораторию из соседнего помещения вбежали Летаров и пожилой военврач в форме – начальник полевого госпиталя. Оба были в респираторах. Их встревожил сигнал о разморозке «кельвинатора». Вместе с армейскими докторами и выжившими сотрудниками они по-прежнему работали над сывороткой, не догадываясь, что спасение все это время было у них под рукой.
Тезею постоянно мерещился третий глаз посреди вороньего лба, хотя никакого глаза там, разумеется, не было – как, в принципе, и лба, ибо умом эта птица не отличалась. Думал за нее Сизиф. Поначалу это пугало: когда Сизиф, подкинув с руки ворону (а точнее, крупного черного ворона), выпрямлялся и, зажмурившись, замирал. Как-то Тезей спросил:
– Вы что, телепатически связаны?
В тот момент охотник не смотрел на мир глазами своего дрона, поэтому обернулся к Тезею и, усмехнувшись, ответил:
– Можно сказать и так.
– Но ведь это робот.
– А откуда ты знаешь, что я – не робот?
Большего добиться от Сизифа не удалось. Оставалось предположить, что к зрительной коре охотника подключен чип, куда поступает видео с вороньих глаз-камер.
Сейчас Сизиф сидел, прикрыв веки и привалившись спиной к клейкому сосновому стволу. Тезей не понимал, почему не воспользоваться обычными армейскими дронами, скидывающими видеолинки на наладонник или комм, но у охотника были свои методы. И до сих пор они ни разу не подводили. Дело в том, что Приокско-Террасный заповедник просто кишел химерами. Такое впечатление, что твари сбежались сюда со всей Московской области, чтобы потонуть в проклятой реке с омниями. Они бились об эту реку, как о стену, стремясь прорваться на другой берег. Однако другой берег оставался недоступным для всех, кроме тех, у кого были крылья. Как, например, у вороны Сизифа.
Тезей не совсем понимал, почему Вечерский не согласился на высадку прямо в Пущино. Зачем было переть весь день через опасный лес, а теперь и форсировать стократ более опасную реку? Даже здесь, в двух сотнях метров от берега, сквозь терпкий запах сосновой хвои отчетливо пробивалась мерзкая дрожжевая вонь. И у Тезея начинала болеть голова. На самой грани слышимости нарастала глухая пульсация, смешанная с тонким комариным звоном. Плохо дело. Значит, действие антидота кончалось, и пора принимать новую дозу.
– Он сделал меня наркоманом, – пробормотал Тезей себе под нос, усаживаясь на корточки и отстегивая клапан рюкзака.
– Ты же вроде не ширяешься «Вельдом», – неожиданно ответил охотник.
Тезей вздрогнул и чуть не выронил ампулу. Ему-то всегда казалось, что Сизиф в такие минуты отключается, полностью сливаясь с птицей-дроном. Быстро взглянув на охотника, он увидел, что тот по-прежнему сидит с закрытыми глазами, в обманчиво-расслабленной позе. Длинные ноги в ковбойских сапогах свободно раскинулись по куче прошлогодней хвои. Лучи, пробивавшиеся сквозь ветки, расчертили лицо почти индейскими полосами. Сизиф казался спящим, но он конечно же не спал. Тезей сомневался, что охотник вообще когда-нибудь спит.
– Это не «Вельд», – неохотно ответил Тезей, заряжая ампулу в инжектор. – Это кое-что другое.
– И этим кое-чем другим тебя потчует наш общий друг?
Охотник улыбнулся, не разжимая губ. Выглядело это жутковато.
– Тебе он тоже дал собачью кличку?
– Почему собачью? – недоуменно спросил Тезей. – Это имя греческого героя. И я сам его выбрал.
– Сам. Ага.
– Вам не нравится имя «Сизиф»?
– Меня зовут Хантер. Ричард Хантер.
«Хантер». Вряд ли это было настоящим именем – что он охотник, понятно и так. Тезей некоторое время задумчиво поигрывал инжектором, а потом поднял голову и, глядя в незрячее сейчас лицо своего спутника, представился:
– Дмитрий Солнцев. Старший научный сотрудник Пущинского Института экспериментальной генетики.
– Я в курсе, Димитри, – ответил охотник, намеренно или нет искажая русское имя. – Так чем, говоришь, прославился этот Тезей?
Биолог поднес инжектор к предплечью и надавил на кнопку. Содержимое ампулы перекочевало в вену, и по телу побежал жидкий огонь. Однако голова болеть мгновенно перестала, как отрезало, словно кто-то врубил заглушку. Блаженно откинувшись на ковер из хвои, Тезей пробормотал:
– Он убил Минотавра.
– А что сделал Сизиф?
Накатывала обычная после дозы антидота расслабленность и сонливость. Вытянувшись на лесной подстилке и уже почти засыпая, Тезей ответил:
– Пытался перехитрить смерть. Он обманом выбрался из Аида и остался пировать в своем дворце на земле…
Сизиф-Хантер распахнул глаза и расхохотался так громко, что белка-химера, примерившаяся уже спрыгнуть с ветки и вцепиться в горло спящему Тезею, испуганно прыснула вверх по стволу.
